Видя аварийный светофор отказа всех систем и изумрудное пламя на внешнем остеклении, я понял, что винтокрыл нам больше не друг. В таких случаях экипажу полагается выходить на свежий воздух, других вариантов нет! Однако системами катапультирования оборудованы только пилотские ложементы, а у пассажиров ни парашютов, ни времени не имелось, и до столкновения с землей оставались считанные секунды.

В предчувствии смерти ощущения невероятно обостряются, мозг мобилизуется в поисках решения. Будь я обычным человеком, оставалось бы только попрощаться с товарищами, зажмуриться и дернуть ручку аварийного катапультирования, но я был Восходящим, и у меня имелись иные возможности! Активировав Скрижаль, я нашел Руну Медленного Падения – и впечатал ее в приборную панель «Грифона».

Сработало. Не обошлось без резкого, бросившего вперед толчка, но, черт побери, сработало! Винтокрыл сохранил инерцию движения, однако скорость мгновенно снизилась, как будто мы попали в мягкое, тормозящее пуховое облако или двигались под водой. Теперь аппарат планировал, подобно падающему в потоке ветра листочку, быстро, но не настолько, чтобы мы разбились вдребезги. С этим уже можно было работать…

Ощутив противный, ни на что не похожий запах, паленый металл вперемешку с чем-то тошнотворным, я объявил пожарную тревогу и приказал готовиться к аварийной посадке. Фригольдеры, к счастью, держались весьма достойно – только Людмила визжала как сумасшедшая, но ее быстро заткнули, напялив защитную маску.

Видя несущуюся внизу землю, я сосредоточился, вцепившись в механический штурвал. Без работающих двигателей и управления сложенными под брюхом псевдоупорами что-то сделать было крайне сложно, но я мог хотя бы выбрать место, постаравшись не раздолбать «Грифон» о холм или скалы. К счастью, мы уже оказались в пределах Моря Трав, и местность была ровной, как стол, – практически идеальная посадочная. «Медленное Падение», конечно, очень помогло, однако приземление все равно вышло крайне жестким – мы грянули на брюхо и с визгом и хрустом проехались метров двести, вращаясь при этом вокруг своей оси, как бабушкин волчок. Всех бы размазало по салону без страховочных ремней, но я недаром приучал – и приучил – народ к строгому соблюдению техники безопасности. Когда винтокрыл остановился, почти никто уже не орал и не матерился.

– Мягкая… – громко констатировал Грохот. – Командир, что там, на?

– Сбили нас, Толя! Не видишь, что ли? Опускай аппарель вручную, все на выход!

Каким-то чудом винтокрыл сохранял почти горизонтальное положение. Аппарель заклинила, но поддалась после легкой кувалдотерапии. Народ поспешно высыпал наружу, а мы с Фьюри покинули винтокрыл через двери пилотского отсека.

«Грифон», по брюхо зарывшийся в землю, представлял собой ужасное зрелище. Угольно-черный, обугленный корпус источал ядовито-зеленый вонючий дым, остатки внешнего обвеса глодало нефритовое тление. Странно, но жара не чувствовалось. Какую бы природу ни имело это пламя, оно было холодным и выглядело… отвратительно. Как свечение болотных огней. Псевдоупоры – в хлам, нижняя часть корпуса – без комментариев, обшивка тилтвинга повисла клочьями. Роторные пилоны густо дымились. Слава богу, ракетные барабаны были пусты, иначе детонация боеприпасов уже угробила бы нас всех.

– Звезда котенку! – констатировал Грохот общие впечатления. – Что делать будем, командир?

Я взглянул на заснеженную громаду Одинокого Пика, занимавшую добрую часть горизонта. Мы успели преодолеть двадцать-двадцать пять километров, не больше, а это означало, что до тавров – рукой подать. Не заметить падение сбитого винтокрыла невозможно, значит, очень скоро они будут здесь. И на своих двоих мы от них при всем желании не убежим.