Оставалось надеяться, что религия Востока не такая жестокая, хоть и не менее древняя. Насколько было известно Тане, там тысячелетиями молились как некоему Творцу Мира, так и его брату-близнецу Разрушителю Мира; первому – ладно, а второму-то зачем? А ещё они поклонялись солнцу, огню и множеству мелких божков, что вообще уже смахивало на язычество. Вот поэтому ей так и не терпелось увидеть таинственное святилище.

Однако в храм их не пустили: на дорожке, ведущей к широкой двери, стояли две скрещенные алебарды, воткнутые древками в землю – яснее и не скажешь. Обойдя круглое здание стороной, посетители увидели зелёную лужайку, посреди которой росло раскидистое дерево с огромными плотными листьями. Под деревом сидел старик. Похоже, это и был настоятель храма. Никаких других людей они здесь не встретили, хотя наверняка кто-то был, и не один: чудесный сад требовал тщательного ухода.

Просторный хитон старика, длинные волосы и борода, маленькая круглая шапочка и даже мягкие остроносые туфли – всё было белоснежным. Только кожа цвета кофе: худое лицо тёмным пятном выделялось на белом фоне. Священник живо напомнил Тане Пресветлого, предводителя ведунов, обитающих на краю Диколесья. Только восточный старец выглядел куда менее приветливым.

Когда посетители приблизились, старик принялся их рассматривать – долго и бесцеремонно. Дивия начала нервничать, и Патрик успокаивающе взял её за руку. Заметив это движение, старик покачал головой, то ли укоризненно, то ли одобрительно, затем выпростал из широкого рукава маленькую коричневую ладонь и жестом велел всем четверым сесть напротив в одну линию.

Они торопливо опустились на траву. Тана в который раз порадовалась своему дорожному костюму: широкие брюки позволили ей сесть по-турецки, как сидел и сам старик. Джун и Патрик последовали их примеру, а Дивия по-девичьи устроилась на коленках.

– Что привело вас в храм Двуединого, о верные преемники Звёзд и неверный сын Востока? – священник говорил тихо, почти не размыкая губ, но слышно было отчётливо.

– Стремление исцелить царевича Коннора, младшего племянника царя Акзама, о мудрейший, – почтительно ответил Джун.

– Что вы желаете знать?

– В чём состоит суть третьей ступени обряда инициации юношей.

Священник просьбе не удивился. Он был настолько стар, что вряд ли что-либо в этом мире ещё могло его удивить.

– Преемники Звёзд имеют на это право: пусть им чужда наша вера, но положение позволяет, – согласился он. Подозрительно легко согласился, по мнению Таны. – А чем ты обоснуешь свою просьбу, о неверный сын Востока?

– Своим именем, о мудрейший.

– Так назови же его.

– Я Арджуна, сын Арджуны и внук Арджуны.

Священник заметно вздрогнул. Он долго смотрел на Джуна, словно только что его увидел, затем прошелестел ещё тише:

– Я знал твоего деда, когда он был ещё мальчишкой. Ты на него не похож.

– Ты не веришь мне, мудрейший?

– Верю. Такое имя никто по доброй воле себе не присвоит… Но почему, Арджуна, ты не прошёл обряд в должное время?

– Я прошёл две первые степени. На третью слуга не имеет права.

Старик кивнул, немного подумал, обвёл долгим взглядом каждого из четырёх посетителей и наконец проговорил:

– Приготовьтесь! – И закрыл глаза.

Тану так и подмывало спросить, к чему приготовиться. Судя по вытянувшимся лицам друзей, их волновал тот же вопрос. Но Джун, или Арджуна, как только что выяснилось, строго-настрого запретил говорить. Поэтому она сосредоточилась на лице священника, морщинистом и тёмном, как засохший финик. Его веки оставались сомкнутыми, тонкие губы сжались и вытянулись в ниточку, нос и скулы, казалось, заострились ещё больше…