Егор посоветовал внутреннему голосу заткнуться, но отрицать очевидное было не в его правилах. Вклинившись в тесный поток автомобилей, он ехал и мрачно думал о том, когда все началось.

Наверное, еще зимой, сразу после того, как погибла мама, причем при весьма странных обстоятельствах. Потом были похороны, а потом лучший друг и его девушка сделали нечто гадкое…

Потом было несколько случайных романов – торопливые, беглые поцелуи, обещание позвонить, и тишина.

В животе стало как-то холодно.

Не в силах больше терпеть это жуткое сосущее чувство, он прижал машину к бордюру у первого попавшегося ресторана и выскочил на улицу, дохнувшую холодом, бензиновыми парами и сыростью. Двери ресторана распахнулись, выпуская какую-то парочку, и Егору в лицо ударила волна вкусного запаха. Скорее, скорее… Сейчас он сядет за столик и закидает черную дыру в желудке вкусным, а потом уже не будет так страшно и одиноко…

Столики, окруженные диванчиками с высокими кожаными спинками, были расставлены хаотично. Каждый подсвечивался фонариками разных цветов, отчего казалось, что посетители находятся каждый в свое мирке… это было как-то невероятно уютно. Ненавязчивая, спокойная музыка заливалась металлическими голосами саксофонов. Посетителей было не слишком много, за спинками кресел их почти не было видно, и только сигаретный дым выдавал их присутствие. Егор плюхнулся за свободный столик.

Официантка шла к нему так долго, что когда это наконец-то случилось, ему захотелось ее ударить.

– Добрый вечер, – сказала она и протянула ему кожаную папку. Когда она попробовала отойти, чтобы позволить клиенту выбрать блюда, он удержал ее отточенным барским жестом:

– У вас есть отбивные?

– Конечно.

– Тогда мне отбивные, картофель, греческий салат. Потом кофе.

– Желаете аперитив?

– Нет. Только то, что я сказал. И, если можно, побыстрее.

– Будете что-нибудь к кофе?

– Что?

– Пирожные, выпечка, сыр…

– Нет, только кофе.

Она невозмутимо записала заказ, кивнула с легкой улыбкой и ушла. Егор вытащил из кармана сигареты и закурил. Когда он подносил зажигалку к сигарете, то заметил, что руки трясутся.

Это уже совсем никуда не годилось.

Официантка материализовалась из полумрака с приборами и пепельницей. Егор не пошевелился, когда она раскладывала перед ним нож и вилки на салфеточку, которая свисала со стола уголком на целых три сантиметра. Как только официантка отошла, он быстро сдвинул розовую материю так, чтобы она полностью оказалась на столе.

Подобное действие, совместно с желанием отказаться от ужинов в пустой квартире, внезапно показалось ему смешным бунтом, а чувство смутного беспокойства, придушенное сигаретой, отступило с позором. Егор нервно рассмеялся, откинувшись на спинку диванчика. В конце концов, бунт – это весело, даже если его никто не заметит.

Ему едва хватило терпения подождать, пока официантка поставит перед ним ужин и отойдет подальше. Густой дух отлично приготовленных отбивных сводил с ума. Он с урчанием накинулся на мясо, как изголодавшийся кот, и потому не сразу заметил, что рядом кто-то стоит. И только когда хорошо знакомый голос обратился к нему, Егор поднял глаза – и едва не подавился. Он торопливо глотнул, почувствовав, что щекам стало невыносимо жарко.

Алла уселась за столик без приглашения и, подперев голову рукой, сказала хрипловатым голосом, от которого он когда-то сходил с ума:

– Привет. Вот уж кого не ожидала тут увидеть.

Приглушенное, почти интимное освещение не скрыло от Аллы его секундное замешательство. На мгновение он даже покраснел, но потом делано улыбнулся: