А пришел, друзья мои, ну вот хоть вырви мне тогда глаза в этот полуночный час, не кто иной, как Слава Бутусов.

Дверь так ему открыли, он заходит и – опаньки! – видит весь этот бардак. Куча пьяного народа, на дыму висит несколько топоров, и до кучи мы втроем стоим и кричим, типа, Слава, дескать, мол, все окей, заходи, портвейн еще есть. А Слава такое лицо сделал, как тот пионер из фильма про пионерский лагерь. „А че эт вы тут делаити, кино-то давно кончилось!“

А мы такие отвечаем, нет, Слава, кино только еще начинается. И ты, Слава, спас всех от кровопролития и, может, даже смертоубийства!

Слава попытался каким-то образом с парнями поговорить, дескать, типа того, что, дескать, мол, все окей и можно из этой пьяной тусни уйти ко мне домой, это, типа, недалеко отседа совсем.

Никто не пошел, естественно, так как манагер по Уральскому округу не пускал.

И интересно, как бы Слава оправдался, если бы кто-то поехал с ним, когда от Академической до Автовокзала совсем не ближний свет. Как мне сейчас кажется.

Че потом было, если честно, я плохо помню. До общаги я как-то добрался на Июльскую и утром совсем плохой был с этого портвейна с синей этикеткой. Утешало то, что в этот день случилась стипендия, неизменно освящавшаяся пивом. А потом, вечером, концерт в Промке.

Слава богу, я у Стерхова числюсь в организаторах, поэтому за вход платить не надо будет.

Концерт был классный. И очень странный одновременно. До выступления пошли со Стерховым в винник за вином. Блин, ничего не было, купили поэтому несметное количество „Сахры“. Оказалось зазря, так как музыканты уже почти не вязали.

Майк из УПИ приехал ну такой бухой, что даже не мог не то что петь и говорить, но просто руки на грифе держать. Майк раза четыре пьяно оправдывался, что этот концерт намного лучше звучит в электронном варианте, нежели в акустике. Спасал Цой, тот был потрезвей. Вместо каждой второй песни пел иногда и каждую третью и четвертую.

В какой-то момент Майк понял, что петь больше не может, и в качестве перерыва попросил задавать вопросы, если таковые есть. Начались вопросы про рокерскую жизнь в Питере, кто да как, да кто луччий. Майк тогда сосватал народу первый раз этого кренделя, как его, ну кто на гармошке рок-н-ролл играет. А! Дядя Федор, вот!

Кто-то из зала спросил: „Виктор, ты Дэвида Боуи любишь?“ Цой говорит: „Люблю, конечно!“ Все тут как захлопали в ладоши, как будто Витька миллион выиграл. Цой разулыбался такой, говорит: „Боуи ваще мой любимый музыкант“. Все опять давай хлопать. Ну полная чушенция, как сказал бы Ильдарка Зиганшин. А Майк вдруг очнулся от этого, как будто обиделся, и говорит, типа: „Я тоже Боуи люблю!“ И все опять давай хлопать.

Было весело.

И вот, в середине концерта из толпы слушателей (набрал же Юрка все-таки сотню человек или даже больше) закричал пьяным тоже голосом Вовка Слепцов: „Майк, мы ТЕБЯ любим!“

Майк остановил пение и пьяно закричал: „Слышу голос настоящего мужчины!“ Типа пошутил. Вот этого делать было не надо, так как Вовка завелся и давай орать: „Б…, п…к, у…й на… отсюда!“

Слепцова выводят под белые руки, концерт продолжается.

После этого Майк исполнил песню „Гопники“, чем окончательно настроил часть толпы против себя. Типа вы тут все гопники, а я один хороший такой, Майк-питерский.

Одним словом, концерт скомкали и начали расходиться. Майк с Цоем побрели за Стерховым в какую-то комнатушку, где мы уже начали заряжаться „Сахрой“. Стерхов влил стакан Цою, стакан Майку. И тут Майк совершил следующее действо, которое сейчас оценивалось бы нормально, так как люди по заграницам поездили все уже прилично, но тогда это просто повергло в шок.