Квартира после концерта выглядела как после похода Мамая: белый линолеум приобретал противоположный окрас. Вокруг валялись окурки и пепел (стекол, правда, не было). Обилие пустых бутылок этот бардак несколько компенсировало: они с трудом, но сдавались. Надо сказать, что в половине случаев я доплачивал музыкантам из своих денег (они работали, как теперь говорится, „на гарантии“). Приходило много своих – знакомых и друзей, по большей части считавших, что им платить не надо. Я в сборе денег излишней строгости не проявлял, поэтому Майк с Цоем, войдя в положение, иногда делали скидку в пять-десять рублей. После этого знаменитого концерта Майк вместе с Цоем играли еще один раз – Майк, правда, был нетрезв и, кажется, ни в одной песне текст до конца не вспомнил. Наиль с ними тогда не играл, запись тоже не получилась. По отдельности Майк с Цоем играли у меня еще несколько концертов.

Это была с моей стороны, прежде всего, помощь музыкантам. Майк, кстати говоря, никогда не заказывал квартирников. А Цой и Башлачев – они просили. Они меня просили просто: „Сделай квартирник, надо денег“. У меня не получалось им заплатить столько, сколько им хотелось. 30 рублей обычно. Это моя гарантия была – 30 рублей. Конечно, не получалось. Но они очень хорошо скидывали. Я просил: „Ребята, у меня нет столько. Давайте на 50, например? Вам пополам по 25“. А помогавший им иногда Наиль Кадыров кроме портвейна не получал ничего. Он потом приходил ко мне и сдавал пустые бутылки…»[35]

Леонид Порохня, автор книг и статей о советском роке:

«В данном случае событие было вполне положительное, для Урала совершенно неординарное: на „квартирные гастроли“ ехали Майк и Цой. Про Цоя тогда мало кто знал, ждали просто Майка. При первом известии о будущих концертах в городе началось нервное шевеление, сопровождавшееся некоторой одурью любителей музыки и организаторов, одурь распространилась и на официальные структуры, достаточно сказать, что ни культурные, ни правоохранительные органы, уже изрядно набившие руку об „Трек“ и „УД“, в это дело даже и не сунулись. Очевидно, не верили, что такое вообще возможно.

Первым о концертах питерцев узнал, разумеется, Бегунов…

„Вывели меня на хату на Вторчермете“ (Бегунов). По-русски это значит, что Бегунов узнал адрес квартиры, находившейся в районе Вторчермет (полная свердловская задница), куда должен был приехать из аэропорта Майк. И с двумя друзьями по Архитектурному клубу туда отправился. Нашли дверь, постучались, открыл незнакомый дядька, коему они вместо „здрасьте“ заявили: „Есть информация, что Майк должен приехать к вам“. Дядька их глазами ощупал, дал команду: „Дуйте за бухлом“.

„Мы сгоняли, затарились, бухали, ждали. Переросло это в глобальную пьянку, все рейсы из Москвы прилетели – никакого Майка нет. И совершенно непонятно, откуда появились Майк, Вова Синий и какой-то полный урод неформального вида восточной национальности“ (Бегунов).

Майк вошел в дверь и сказал: „Ребята, портвешка нет?“ Ребята к тому времени давно на водке сидели, которая тоже стремительно кончалась, а деньги кончились давно. Но хозяин оказался непрост и с привычками Майка знаком – был портвейн в заначке! Закуски не было.

Сели пить по второму кругу, разговор начался интересный, только Бегунову на нервы действовал „неформальный восточной национальности“. Вопросы Вовка задавал Майку, а отвечал почему-то тот, второй. И вообще, в разговор лез… Бегунов был борзой, начал „греться“. „Я про себя думаю: „Что ты лезешь?“ Очень не любил я его в тот момент. И только потом до меня стало доходить, что это какое-то „Кино“… А запись я уже слышал. В общем, понял я: свой браток…“ (Бегунов). Так Цой счастливо избежал мордобоя в первый же день по приезде на Урал.