Эмма кивнула. Они вошли в гостиницу и, глядя, как небрежно Вьятт расплачивается за номер и оставляет запись в гостевой книге, Эмма с нарастающим страхом подумала, что ей нравится на него смотреть. Ей нравится, как он двигается и улыбается, ей нравится то, как он говорит – и это обязательно приведет ее к неприятностям.

«Я влюбляюсь, - подумала Эмма. – Я влюбляюсь в того, кто вырвал меня из зубов чудовища».

Нет, надо было взять себя в руки. Перестать дрожать - надо говорить и смотреть спокойно, будто ничего не происходит. Вьятт получил ключи, подбросил их на ладони и поинтересовался:

- Здесь есть приличный ресторан?

Эмма, которая заполняла бумаги для продления номера, сделала вид, что ничего не слышит, что это вообще к ней не относится.

- Да, милорд, - с готовностью ответил портье. – «Луна и рыбина», на площади святого Сильвестра. Как там готовят стейки! Вы в самой столице таких не отведаете!

- Вот и замечательно, - ответил Вьятт и вновь дотронулся до локтя Эммы. – Вы любите стейки, сказочная Белла? И не надейтесь, что сможете от меня убежать, я вас точно не отпущу.

Эмма обернулась к нему – Вьятт улыбался так, словно она уже согласилась.

Все было, как раньше – как в те дни ее юности, когда она еще верила в любовь и отдавалась ей так, словно в мире не было ничего другого.

- Люблю, - ответила она. – И сливовые пирожные на десерт.

***

Они вроде бы выпили совсем немного, всего по бокалу вина, но хмель ударил Эмме в голову так, словно она осушила целую бочку.

Ей сделалось весело – и жутко. Все в Эмме сплелось в горячий пульсирующий узел и, поднимаясь за Вьяттом в свой номер, она вдруг поняла, что это чувство похоже на жажду: сухую, горячую, которую можно утолить только одним способом, и ничего другого уже не надо.

В коридоре царил полумрак. Стол дежурного был пуст, лишь горела маленькая лампа, а в стакане остывал чай. Стараясь сохранять спокойный и невозмутимый вид, Эмма прошла к двери своего номера, всем сердцем желая, чтобы они с Вьяттом пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись – и в то же время ей хотелось, чтобы он остался. Эта двойственность пугала ее, и в душе кто-то негромко нашептывал: так надо, так правильно.

- Сказочная Белла, - негромко произнес Вьятт за ее спиной. Эмма обернулась к нему, и в ту же минуту он неуловимым движением пробежался пальцами по ее волосам, вынимая шпильку и освобождая пряди. – Не убегай от меня. Пожалуйста.

- Я не… - хотела было сказать Эмма и не успела. Вьятт с той же осторожностью погладил ее по щеке, и Эмма почувствовала, что за почти бережным прикосновением прохладных пальцев дрожит пламя. На мгновение Эмма посмотрела на себя словно бы со стороны, как зачарованная. Вьятт склонился к ней и поцеловал.

Эмма вздрогнула – в ту же секунду Вьятт почти вмял ее в стену, не давая сопротивляться.

- Прекрасная Белла, - прошелестел в ушах его шепот, ладони легли на талию. – Наградите рыцаря вашей любовью?

Да, такова была традиция, которая пришла из далекой глубины Темных веков: если мужчина спасал женщину от неминуемой смерти, то она должна была отблагодарить его своей любовью. Эмма, впрочем, не могла припомнить, чтобы на ее памяти такое случалось хоть с кем-нибудь.

Плата любовью за жизнь теперь принадлежала сказкам. Не больше. И сама любовь тоже осталась на книжных страницах.

Откуда-то доносились голоса и музыка, в одном из номеров кто-то заливисто храпел, на лестнице послышались шаги, и Эмма подумала, что сейчас их могут увидеть. В душе звенел холод, а тело горело, и Эмму трясло в объятиях Вьятта, как в лихорадке.