Еще хуже. В Дартмуне маг, который настолько силен, что Коннор его не чувствует – меньше всего ему хотелось стать марионеткой в чужих руках, а он почти видел, как к нему потянулись эти руки. Коннору померещилась язвительная ухмылка на тонких губах. «Я читаю твои мысли, - почудился далекий призрачный голос. – Я буду вертеть тобой, как захочу, а твое реноме отъявленного мерзавца мне только поможет».

Коннор открыл глаза. Первым, что он увидел, была огромная лупа в серебристой оправе – артефакт, который используют для обнаружения магического воздействия. По стеклу плыли разноцветные волны и полосы, и в их сочетании и сплетении Коннор увидел, что дела его идут скверно.

Потом в поле зрения появился доктор Маквей – если раньше он казался Коннору старым, то теперь выглядел древним, почти мумией. Рядом с ним стояла Эмма – бледная, строгая, в закрытом платье с высоким воротом.

- Что случилось? – Коннор боялся, что не сможет говорить, но все-таки смог, хоть горло и отозвалось болью.

- На вас напали, мой дорогой! – ответил доктор Маквей, сверкнув золотом вставной челюсти. – Причем, если верить этому предмету, еще вчера вечером!

- Вчера вечером я убил дракониху, - сообщил Коннор. Давящая слабость и тошнота отступали, и это не могло не радовать. Доктор рассмеялся.

- О да! Эбенезер вопит об этом на весь север, вы лишили его дохода, который почти прилетел в руки, - сказал он. Коннор перевел взгляд на Эмму и вдруг предположил:

- Что, если эта дракониха спустилась в город не просто так?

Доктор пожал плечами. Эмма нахмурилась, и Коннор поспешил добавить:

- Простите меня, Эмма, я уже не владел собой, когда ударил вас.

Он надеялся, что его слова прозвучали искренне и не были просто формальным извинением. Девушка кивнула, и на ее щеках снова проступил румянец. Коннор подумал, что она не просто хорошенькая – красивая. Похожая на фею из книги сказок: в детстве у Коннора была такая, и он любовался рисунком феи в легком синем одеянии и месяцем, вплетенным в волосы. Потом отец отобрал книгу: незачем парню читать бабьи сказки.

Но фея вернулась.

- Чем вы ударили дракониху? – доктор снова перевел свою лупу на Коннора и нахмурился.

- Белым огнем, - ответил Коннор, и в нем вдруг заворочалось какое-то тоскливое, знобящее чувство. – Что-то не так?

- Вы ведь высший советник следственной магии? – уточнил доктор каким-то странным тоном, и Коннор вдруг вспомнил, как однажды о нем написали на первой полосе «Столичного времени»: высший советник следственной магии, один из лучших магов своего поколения во всем мире.

Почему сейчас это звучит, как издевка?

Коннор кивнул. Откуда-то снова накатила слабость, сделала его маленьким и уязвимым. Взгляд Эммы стал растерянным и сочувствующим, и это сочувствие ударило Коннора сильнее, чем он сам хлестнул по ее груди.

- Судя по артефакту, сейчас в вас почти нет магии, - медленно, взвешивая каждое слово, проговорил доктор Маквей. – Так, какие-то золотистые остатки в белом, видите?

На мгновение Коннору показалось, что доктор говорит о ком-то другом. Эмма ахнула, прижала пальцы к губам. Рука была, как чужая: Коннор взял у доктора лупу и навел на свое запястье.

Какое-то время он смотрел на цветные переливы в лупе и отстраненно думал, что доктор ему еще польстил. Никаких остатков, пустота. Должно быть, последние частицы магии Коннор потратил минувшей ночью на заклинания контрацепции и обезболивания.

Он почти выронил лупу на кровать. На какой-то миг ему сделалось очень смешно, потом за смехом пришла боль, пронзившая голову. Коннор сжал зубы, чтобы не застонать в голос.