Во всяком случае, сейчас Марго хотелось все бросить. Вообще уйти из спорта. Насовсем. Словно ее в этом спорте никогда и не было. Ведь несправедливо же! Несправедливо! Разве она не работала на износ? Разве не посвящала все свое время исключительно тренировкам? Разве не клала на этот алтарь всю свою жизнь с избытком: отказалась от поступления в институт, от выходных и каникул, не общалась с друзьями и знакомыми – в итоге всех их растеряла, не ходила в клубы, кино и просто погулять. Вместо этого она буквально прописалась во Дворце спорта, только знай себе перебегала от корта в тренажерный зал да перекусывала в промежутках в местном кафе.

И ведь никому даже не пожалуешься, как ей надоела кафешная кормежка! Она и в детстве-то никогда не была упитанной, а за последние пару лет и вовсе превратилась в худышку. Никакой приятной девичьей округлости, одни кости и мышцы, тянущиеся под кожей, словно канаты. Хочешь не хочешь, а вспоминаются мамины рассказы про деда с его мнением по поводу мужеподобных фигур теннисисток.

Ей давно перестало нравиться смотреть на себя в зеркало, хотя в подростковом возрасте, в отличие от других девчонок, она была довольна своей внешностью. Красавицей Марго, конечно, никогда не была, но симпатичной – совершенно точно. Вообще она пошла в маму. Фигура однозначно ее – статная, гармоничная, с длинными ногами и узкой талией. Да и черты лица явно мамины – аккуратный нос, полные розовые губы, высокие скулы и широко распахнутые миру глаза. Хотя цвет их достался от папы – и у отца, и у Марго радужка болотно-зеленая, оливковая, в отличие от маминой – серой. Зато волосы точно мамины – густые, шелковистые, с легкой волной. Светлые, почти пепельные, с золотистым отливом, проявляющимся на солнце. И не сосчитать, сколько раз Марго слышала вопрос о том, какой краской она пользуется. И ведь ни один из собеседников не поверил ее совершенно правдивому ответу: никакой!

В какой-то момент ей настолько надоело, что ее все поголовно считают врунишкой, что она подстриглась коротко, под мальчика. Вроде сделала это назло общественности, но сама осталась довольна. Стрижка ей очень шла. Лицо с ней стало таким изысканным, утонченным, даже аристократичным. И озорным одновременно. К тому же волосы перестали лезть в глаза во время тренировок. Раньше постоянно мучилась, то и дело приходилось перетягивать хвост, теперь же было достаточно провести по шевелюре растопыренной пятерней.

Так вот с некоторых пор Марго стала выглядеть плоховато. Сама сперва не замечала, но на это указывали и тренер, и коллеги по спорту, и даже работающая в кафе официанткой девушка Марина, с которой Марго периодически перекидывалась парой фраз ни о чем. В общем, по многочисленным указкам окружающих Марго увидела, что у нее и правда под глазами появились густые тени, лицо осунулось, а кожа приобрела нездоровый сероватый оттенок.

Размышляя о том, откуда такие перемены, девушка пришла к выводу, что всему виной нервы. Из-за них она даже стала временами страдать бессонницей. А повод понервничать всегда имелся – то впереди важные соревнования, то не слишком удачно прошла тренировка, то Федор Николаевич накричал.

А кричал он, надо сказать, часто. Быстро выходил из себя, размахивал руками, бывало, даже в сердцах обзывал ее неповоротливой коровой – это когда она по-глупому пропускала мячи…

– Еще никогда за всю мою практику я не видел такой криворукой теннисистки! И кто только тобой вообще до меня занимался?! Ты даже ракетку правильно держать не умеешь!