– И никакие не глупости.

– Совершенные глупости. Даже если вознаграждение действительно серьезное, я не думаю, что у них желающие положить своих детей на алтарь искусства в очередь стоят. Я слышала, что груднички, которых можно увидеть в российских фильмах, чаще всего взяты из домов малютки.

– Это ты говоришь глупости. Любой родитель будет просто счастлив, если его ребенка снимут в кино.

– Да? И почему ты тогда не выдвигаешь в кинозвезды своих детей? У тебя их двое. И они не грудные. Сенька вообще уже совершенно самостоятельный, так что вполне может справиться с тяготами киношных будней. Если это такой легкий хлеб, то пусть Сенька зарабатывает. Можно подумать, вам с Таганцевым деньги не нужны. У вас, в отличие от меня, ипотека.

– Сенька уже настолько взрослый, что делает только то, что хочет. – Натка вздохнула. – А я не уверена, что он спит и видит себя в качестве кинозвезды. У него спорт на уме, а еще девочки. И вообще, мне Сенькины выступления в кошмарных снах снятся. Помнишь конкурс чтецов?

Не выдержав градуса нахлынувших воспоминаний, она засмеялась прямо в трубку. Лена подхватила ее смех, потому что чтение «Мойдодыра» при поступлении в элитную школу действительно было незабываемым. Впрочем, как и сама школа, с которой в итоге Натке пришлось судиться[1]. Было это в первом классе, а во втором он решил участвовать в конкурсе красоты. И это тоже была очень смешная история. Сейчас же Сенька стал уже почти взрослым, одиннадцать лет не шутка. И он теперь гораздо серьезнее, чем был раньше.

Натка искренне считала, что таково облагораживающее влияние Таганцева. Когда в доме есть настоящий мужчина, мальчик невольно начинает ему подражать. Да и появление младшей сестры, да еще с такой тяжелой судьбой, тоже сказалось на Сеньке сугубо положительно. Он для Насти и защитник, и друг, и пример для подражания.

– Ну, не хочешь Сеньку в кино снимать, снимай Настю. Тебе не впервой из нее звезду лепить, – сказала Лена, отсмеявшись.

Натка же именно в этот момент почуяла неладное, повернула голову. В воздухе висел густой черный дым, такой плотный, что сквозь него уже практически ничего не было видно. И в кухне ужасно воняло горелым. Да она же про блины совсем забыла! Поставила сковородку на плиту, налила масло, чтобы прогрелось, добавила в тесто кипятка и начала размешивать, да отвлеклась на мысли о детях-кинозвездах. Вот же балда.

– Лена, у меня потоп. То есть пожар. То есть катастрофа. То есть караул. В общем, потом договорим.

Отбросив телефон, Натка принялась ликвидировать последствия своей забывчивости. Схватилась за ручку сковородки и тут же, взвизгнув, отшвырнула ее в сторону. Раскаленная докрасна сковородка передала свой жар на пластиковую ручку. Капли пригоревшего масла разлетелись по всей кухне, заляпывая поверхность столов, дверцы шкафчиков и стены.

На полу растеклось отвратительное пятно, и Натка возблагодарила небесные силы за то, что в этой квартире на полу кухни плитка, а не линолеум. На том бы тут же образовалось черное пятно, которое не выведешь. А менять весь линолеум – дело хлопотное, да и по нынешним временам дорогое.

До возвращения Сеньки из школы, а Таганцева и Насти из детского театра, куда Костя повел дочурку, оставалось минут сорок. За это время предстояло не только убрать квартиру, но и все-таки приготовить обед. А всему виной неуемные фантазии. Уж сколько бед из-за нее у Натки случилось, и не перечислишь.

Орудуя тряпкой и химическими средствами, разъедающими жир, она все равно то и дело возвращалась к ситуации со съемками детей в кино. А что, может, Лена и права. В конце концов, Мишка у нее действительно еще слишком маленький. С годовалым ребенком по кинопробам особо не наездишься. С этим Натка была согласна.