С темно-серого неба начал лить пронизывающий холодный дождь. Костры гасли. В свете рождающегося дня поблескивали покрытые водорослями скалы. Откуда-то донесся хриплый петушиный крик. Ноги Марианны перестали вязнуть в песке и ощутили твердый грунт, покрытый сухой травой. Это была земля бретонских ландов.

Замок Морвана открылся обветшалым порталом XVI века с двумя башенками по бокам в конце дороги, превращенной непогодой в трясину, обрамленной низкорослым осыпавшимся ясенем и зарослями дикого терновника, которые образовали длинный зеленоватый туннель. Немного дальше, в ложбине, несколько приземистых домов со стенами из серого гранита и большими соломенными крышами составляли небольшую деревушку. Море находилось совсем рядом. Возвышающаяся над ним высокая, иссеченная водой и ветром скала с юга обтекалась глубоко врезавшимся в сушу узким заливом. А в ландах два стража одиночества – менгиры – несли свою грустную вахту среди дрока и терновника, в то время как на вершине ближайшего холма остатки кромлеха валялись в густой траве в вечном ожидании возвращения солнцепоклонников, которым уже никогда не суждено вернуться.

Но все это не привлекло внимания Марианны в мертвенно-бледной сырости встающего дня. Измученная усталостью, оцепеневшая от холода, она была поражена только видением постели, которую Морван, приоткрыв кружевную занавеску, показал ей в деревянной нише. Там были матрасы из морской травы, грубошерстные одеяла, простыни из плохо выделанного льна, но она бросилась на них с признательностью изнуренного животного и моментально заснула.

Когда сразивший ее сон без сновидений наконец рассеялся, Марианна увидела, что ночь уже наступила. В серебряных канделябрах горели свечи, пламя гудело в старинном каменном камине с почерневшими от сажи стенками, а перед очагом старуха в черном платье и белом чепце раскладывала на скамье какую-то одежду, поглядывая, как закипает вода в большом чане. Пламя рисовало на стене устрашающий, с беззубым ртом и крючковатым носом, профиль колдуньи. Несмотря на завязанные тугим бантом ленты чепца, подбородок ее непрерывно дрожал.

Марианна сладко потянулась, и кровать при этом скрипнула. Старуха обратила к ней бесцветные глаза из-под сморщенных, как у черепахи, век.

– Вот одежда и вода для мытья. Приведите себя в порядок.

Властный тон старухи неприятно поразил Марианну, еще хранившую память о кроткой почтительности ее прислуги.

– Я голодна! – сказала она сухо. – Принесите поесть.

– Слишком поздно! – резко ответила старуха. – Одевайтесь и идите к хозяину. Если он прикажет, вам подадут поесть.

И, опираясь на большую узловатую палку, покинула комнату, не обращая больше внимания на девушку. Марианна поспешила переступить резной наличник этой странной кровати, очутилась на скамье и оттуда спрыгнула на пол из плотно утрамбованной земли, кое-где покрытой остатками цветных плиток. В самой комнате господских размеров с потолком, еще поблескивающим позолотой из-под густой паутины, единственной мебелью были три необычных кровати-шкафа со стенками, украшенными пресными в своей наивности скульптурами, и скамьями, чтобы взбираться на них. И скамья перед камином, на которой, кроме одежды, находились миска, мыло и белье. Старуха развела в камине поистине адский огонь, и Марианна могла купаться, не боясь холода. И она проделала это с чувством удовлетворения, заботливо отмывая слипшиеся от песка и морской воды волосы, время от времени выплескивая грязную воду через маленькое окошко, не утруждая себя мыслями о том, куда она может попасть.