– Сосредоточься, сынок, – посоветовал Барсук Старший. – Тебе надо сказать лягухе пароль от ква-каунта.

– Вы… квак! подключены к… квак! ква-каунту!

– Это и есть пароль, – потупился Барсукот.

– Тысяча сычей! У Полиции Дальнего Леса пароль – «Маркиза будет моей»?!

– А что такого? – спросил Барсукот.

– Вы задали за… квак! запрос ачтотак… квак! ачтотакова, – прогундосила лягушка. – Уточ… квак!.. точните, как… квак!.. кая вам нужна инфо… квак!.. фор… квак!.. формация?

– Тебе правда непонятно, Барсукот? Нельзя смешивать работу и личную жизнь. Ты чем этот пароль придумывал, головой или хвостом?

– Между прочим, у меня в хвосте тоже есть мозг, спинной. – Барсукот отвернулся к лягушке. – Передай Стрижу Парикмахеру, чтобы немедленно летел сюда.

Лягушка квакнула, вылупила глаза и застыла.

– Устанавливает соединение с другими лягушками Дальнего Леса, – пояснил Барсукот Маркизе.

– Стриж Парик… квак!.. махер говорит, что он… квак! очень занят.

– Передай, что это – требование полиции.

– Барсукот! Так нельзя! – запротестовал Барсук Старший.

– Может быть, пока полиция решает важные рабочие вопросы, мы все не будем им мешать, а просто посмотрим на главный шедевр этой подземной выставки? – предложил Песец.

– И то верно, начальник, – согласился Крот-экскурсовод. – Гляньте все сюда. Это произведение – очень древнее и очень дорогое, оно оценивается в миллион шишей. Знаменитая «Муха в янтаре». Муха утонула в смоле ещё в доелову́ю эпоху. Шли века, и смола превратилась в янтарь. А потом мы поместили произведение в раму. Рама – современная, но на неё тоже стоит глянуть. Она создана из пчелиных сот, очень тонкая работа, которую выполнил лично…

– Муха в янтаре, – зачарованно прошептал Песец. – Настоящий шедевр. Я желаю им обладать.

– Не все желания сбываются, начальник, – сказал Крот-экскурсовод. – Так уж устроен этот лес.

– Мои обычно сбываются, – возразил Песец.

– А что это такое жужжит? – спросила Маркиза.

– Оу, да, – сказал Муравьед. – Что-то есть жужжать суэрху уочень назоуиливо!

Все посмотрели наверх. Светляки сияли так, что было больно глазам. И они жужжали – всё громче и громче. А потом они вдруг замигали – и стали лопаться, один за другим, пока не наступила полная тьма. И в этой тьме послышались удары, визг, звон, треск, скрежет, затем низкое, угрожающее гудение – и, наконец, душераздирающий вой.

– Это я виноват. – Крот-экскурсовод высморкался в лопух. – Я один во всём виноват.

Болотные огоньки – сработавшее аварийное освещение – печально блуждали по разорённой выставке, выхватывая из полумрака и как бы с упрёком предъявляя присутствующим то кроваво-красное пятно на моховом ковре, оставшееся от произведения «Красное на зелёном», то муравьёв, бестолково суетившихся в руинах разрушенного до основания «Милого дома», то пустой сучок, на котором ещё недавно висел шикарный парадный костюм из змеиной кожи с меховой оторочкой.

– Мне пора домой, – сказала Зайчиха. – Я должна быть с детьми.

– Ха! Я тоже хочу домой! – завопил Йот. – У меня шок! Я должен побыть один!

– Я сказал: всем оставаться на своих местах, – зашипел Барсукот.

– Да какая теперь разница. – Крот-экскурсовод горестно уткнулся мордой в лопух. – Всё пропало. Всё искусство пропало…

Пропала береста с метками и рисунками, выполненными в наивно-когтевой технике. Пропала выставочная коллекция древних орудий труда, в том числе особо ценные ежовые рукавицы и паутинные сети старинного тройного косого плетения (менее ценные сети двойного прямого плетения валялись на полу – разодранные, распоротые, растоптанные). Пропали шипы и иглы, ореховые и желудёвые ядра и прочее старинное оружие, использовавшееся в ходе Великой Двадцать Первой Лесной Охоты. Пропали трофейные клыки вражеских псов, вырванные во время битвы при Вековом Дубе.