Уцелевшие артиллерийские наводчики вытащили наверх свои цейсовские перископы, и с закрытых позиций летели гаубичные снаряды. Они вели отсечный огонь, подняв целый частокол взрывов, сквозь который предстояло прорваться.

Снаряды немецких «стопяток» были опасны для танков в случае прямых попаданий. Но кроме этих гаубиц вели огонь шестидюймовые дальнобойные орудия. Фугасы весом сорок с лишним килограммов взрывались с оглушительным грохотом, вздымая фонтаны земли, сметая деревья и целые островки кустарника.

Их осколки с легкостью могли перебить гусеницу, а на небольшом расстоянии проломить боковую броню. Но если гаубичный огонь был не слишком прицельным и многое зависело от случайности, то уцелевшие противотанковые пушки калибра 75 миллиметров били довольно точно, выпуская десяток снарядов в минуту.

Пока им мешала целиться дымная пелена и разрывы гаубичных снарядов, но когда «тридцатьчетверки» выйдут на прямую видимость, танкам придется туго. Чистяков уже хорошо различал эти вспышки. Дернулся и остановился танк метрах в двухстах впереди.

– Дорожка! – хрипло скомандовал Саня.

Лученок мгновенно затормозил, и Коля Серов с короткой остановки сделал первый выстрел. Самоходка сорвалась с места, в открытый люк вылетела дымящаяся гильза. Заряжающий Вася Манихин уже дослал новый снаряд, а следом гильзу с мешочками пороха.

– Надо осколочными. Ты колпачок свинтил? – спросил Чистяков.

– Нет, – нащупывая крепкими мускулистыми руками новый снаряд, отозвался Манихин. – Ты же не сказал.

– Следующий – осколочный.

– Ясно.

Самоходку резко встряхнуло. Радист Костя Денисов слетел со своего места. Наводчик Серов ударился головой о казенник орудия.

– Мать его… так и убить могут.

– Гаубичный фугас сработал.

Лученок гнал на полной скорости. По броне что-то лязгнуло, машину снова тряхнуло. Механик заложил вираж, следом другой.

– Поздновато ты крутнулся, едва снаряд не словили, – чертыхался старший сержант Серов. – Гляди вперед.

– А я куда гляжу? – огрызнулся второй старший сержант экипажа, механик Лученок, который считал себя главным в экипаже после командира.

Шарахнули фугасом еще по одной вспышке. Можно сказать, наугад. А когда перезаряжали орудие (всего-то десяток секунд), отчетливо разглядели в капонире «гадюку», длинноствольную приземистую пушку, калибра 75 миллиметров.

– Быстрее! – заревел на заряжающего Тимофей Лученок. – Щас влупит.

Но «гадюка» ударила в Т-34, вырвавшийся вперед. Угодила точно в башню, мгновенно полыхнул кумулятивный заряд. Машина задымила, но рывками продолжала двигаться. Немецкие артиллеристы, зная, что с русским танком покончено, уже вели ствол по горизонтали, прямо в самоходку Чистякова.

– А-а-а, блядво! – в отчаянии кричал кто-то из экипажа.

Но бывший рабочий колхозной мельницы Вася Манихин, привыкший кидать четырехпудовые мешки, с такой же легкостью и быстротой уже загнал в ствол вслед за снарядом гильзу. Коля Серов, не дожидаясь команды, рванул спуск.

Напряжение было так велико, что младший лейтенант Чистяков даже не услышал грохота выстрела, который глушил в железной коробке весь экипаж. Зато взрыв услыхали все. Фугасный снаряд (Манихин не успел крутнуть колпачок) прошел над щитом низкой усадистой пушки и взорвался в дальнем углу капонира, подняв гору взрыхленной земли, каких-то обломков. Взлетело чье-то укороченное тело с растопыренными руками.

– Амбец котенку!

«Тридцатьчетверки» расстреливали и давили все подряд. Немец, стоя на одном колене, выстрелил в танк из гранатомета. Удар надорвал гусеницу и срезал, как жестянку, подкрылок. Перезаряжать свое оружие фриц не стал и схватился за автомат. К траншее приближались десантники.