– Значит, Рамона, – из уст этого человека мое имя прозвучало по-особенному. – И все-таки, почему я здесь?

– Я ведь говорила, что не знаю.

Я и правда не знала. Даже догадок не было.

– Я не искатель, у меня нет власти проходить сквозь врата. Я хочу узнать ответ на свой вопрос.

Да что он заладил! В груди заворочалась злость. На свою оплошность, на его любопытство. На то, что вдруг оказалась беспомощной, как котенок.

– Если бы я знала, я бы ответила!

– Может, ты не отдаешь себе отчета в том, что ты хотела, чтобы я последовал за тобой?

Он что, издевается? Точно! У него это на лице написано. Вот только меня муштровала матушка Этера, я без боя не сдамся!

– Ну и самомнение у тебя, чужак. Ты думаешь, я настолько легкомысленна, чтобы…

О да, легкомысленна – не то слово. И легковерна.

– …чтобы пожелать оказаться наедине с мужчиной?

«А почему бы и нет?» – внутренний голос, кажется, в сговоре с ним. Зудит, как назойливая муха.

– …ночью, вдали от всех… – Воздуха не хватало. Приходилось жадно глотать его, чтобы закончить фразу. – Чтобы он…

Чтобы что?

Лестриец никак не желал опускать свой звериный взгляд и сбивал с праведного пути.

Все вокруг казалось небывалым: этот странный возмутительный разговор, тихая ночь, укрывшая горы синей вуалью. Эта ночь глушила все звуки, кроме наших голосов и дыхания. Словно не осталось никого, кроме нас. Дети разных миров осторожно, нащупывая брод, пытались сблизиться и понять друг друга, но сталкивались и разлетались, как камни.

А потом Реннейр шагнул ко мне.

Реннейр

– Ты не похожа на других искателей.

Я Бездна знает где в компании чужачки, но, вопреки ее глупой попытке сбежать и бросить меня здесь, не видел угрозы. Я отнесся к ней не как к части закрытого народа, презирающего и смотрящего на нас с высоты неприступных гор, будто мы копошащиеся в мусорной куче муравьи.

Пожалуй, сейчас я воспринимал ее просто как женщину. Растерянную, смущенную, но за робостью которой скрывалась неуемная жажда познания. И жажда эта была хорошо мне знакома.

– Да, я немного странная. Отец говорит, что моя бабушка была упрямой и непокорной. Я в нее пошла. – И Рамона коснулась волос, собрала их двумя руками, плавным жестом перекинула на грудь. Прошлась пальцами по всей длине. – Жаль, что она умерла еще до моего рождения.

Я поймал себя на том, что с жадностью смотрю, как открывается шея и ключицы, как антримка перебирает локоны…

– …думаю, мы бы с ней поладили.

Каковы они на ощупь? Наверняка мягкие и гладкие, пахнут цветами и медом.

– Значит, ты тоже упрямая? И непокорная?

…и как красиво огненные пряди смотрелись бы в горсти.

Дыхание перехватило, словно горло сжали стальные тиски. О чем я, дери меня Отец всех Равнин, сейчас думаю? Явно не о том, о чем следует. Сам ведь недавно ворчал на Варди за дурацкие намеки.

Лицемер ты, Ренн. Как говорит брат – грязное пятно на династии.

– Ты и так узнал обо мне слишком много, – она вновь подняла свои внимательные, проникающие в душу глаза.

Увидеть бы ее при свете дня. Это сейчас, когда ночь опустилась на горы, все выглядит слишком чувственным и не в меру таинственным, а старые правила и запреты отходят в туман.

– А сам на мой вопрос не ответил.

– О чем ты, дочь гор?

Набравшись смелости, она выдохнула:

– Это ты Зверь-из-Ущелья? Скажи, Рен-нейр. Тогда и я расскажу о себе больше.

Надо же, как быстро осмелела. Только ведь тряслась, как осиновый лист, будто я правда мог причинить ей зло.

А мог ли?

Дева опустилась на камень, закинув ногу на ногу, совсем как мужчина. Но ни это, ни возмутительная по меркам Лестры одежда не делали Рамону из дома Алого Камня похожей на паренька. Даже слепой не перепутает.