‒ Жаль, что парней с нами нет, ‒ сказал Марк, вспоминая двух карго.

Жанна помрачнела, кивнула. Какое-то время они оба сидели молча, думая каждый о своём. Первой молчание нарушила пилот:

‒ Куда прикажешь проложить маршрут, кэп?

Марк мимолётно улыбнулся и, устало прикрыв глаза, ответил:

‒ Домой. Теперь ‒ только домой.

На мгновение в его глазах вспыхнул неземного цвета огонёк, но тут же исчез, скрытый опущенными веками.

Начал писать в детстве, продолжил в институте. По образованию – театральный режиссер. Планирую создать проект Narrator (Рассказчик) и объединить в нем свою литературу, музыку и разные театральные вещи. Пока же практикуюсь в написании песен и странных графоманских экспериментах. Иногда что-то получается. Поклоняюсь Святой Троице – Камю, Кафка и Паланик.

Зубы скрипят, скрежет отдает в голову.

Ключ я выбросил утром. Просто швырнул его так далеко, насколько смог. Он сверкнул в холодном свете солнца и неслышно булькнул у подножья маяка. Вот и все. Теперь я тут надолго, и возможности передумать нет.

Посмотрим, насколько меня хватит. Буду записывать все, что происходит в голове, фиксировать каждую мысль, каждый вдох и выдох. Я взял с собой две стопки бумаги и целый портфель карандашей. Пришел во всеоружии, так сказать.

Спускаюсь вниз, в подвал. Здесь есть своеобразный колодец, хотя и довольно бессмысленный – морская вода совершенно не пригодна для питья. Зато можно ловить рыбу, вот только удочку я не захватил. На первое время я взял еду и воду, но не могу даже предположить, насколько этих запасов хватит.

Да, я безрассуден. Да, я сам до конца не понимаю, зачем это нужно. Но эта мысль грелась в голове слишком долго, чтобы просто ее игнорировать. Она зудела и чесалась, как жук, запертый в черепной коробке. Отдавалась головной болью, мешала мне спать последние два года. Я просто сорвался, не в силах больше этого терпеть.

Я хочу запереть себя. Хочу провести в замкнутом пространстве неопределенное время. Я одержим этой идеей, по-настоящему. Своей семье написал письмо с просьбой не искать меня – появлюсь сам, когда придет время. А пока – буду сидеть один в этом маяке, насколько хватит рассудка. А там – посмотрим.

У меня теперь много времени для размышлений. Я целыми днями наедине с высшими идеями, с основополагающими тезисами – и у меня есть время разобрать каждое утверждение досконально. По кирпичику, по соломинке, отыскать ту самую иголку, выгрести из бочки меда все, чему там быть не следует.

Вот, например: они говорят – порядок всему голова. Живи и давай жить другим. Оставь после себя что-то, что поможет следующему поколению… или хотя бы представителя этого самого поколения. Будь общителен, не запирайся в себе. Они говорят – не запирайся в забытом Богом маяке.

В таком случае, кто я? Носитель хаоса? Служитель абсурда? Просто ненормальный? Последнее – пожалуй, самое верное.

Я исписываю этой мутью листы. Мне уже и думать не надо, что дальше строчить. Я теперь идея во плоти. Я – то, что они назовут чистым безумием. Ну и ладно. Мой рассудок – моя ответственность.

Дочь несет мне рисунок. Какие-то невнятные цветы, солнце в уголке листа, и страшные существа из черных палок. Подписаны: «Я, МАМА, ПАПА». Ужасные каракули, по мерке всемирного искусства. Но никто и никогда так не скажет. Дети – настоящие служители абсурда. Для них нет нормального, они всегда верят в то, что сами же придумали. У нарисованных существ безумные огромные глаза, кривые конечности, волосы торчат во все стороны. Лишь на такой ужас способны детские руки. Нельзя их за это винить, но стоит ли поощрять? Когда кто-нибудь делает что-то плохо, ему говорят переделать. Когда ребенок что-то делает плохо – его хвалят, хвалят его некомпетентность, его неспособность сделать хорошо. Кто-то скажет – «недостаток практики». Я скажу – «недостаток теории». Что, если дочь видит людей такими? Что, если она смотрит на меня и видит эту тварь, обугленный черный скелет с вытаращенными глазами и самой вымученной улыбкой, на которую способно человеческое лицо? Что, если это – и есть я? И лишь дочь, этот маленький ходячий кусочек хаоса – видит это? Я сворачиваю рисунок, подношу к огоньку свечи и, глядя в глаза дочке, улыбаюсь – «Умница!»