Меня обдаёт леденящим морозом. Чувствую, что изменённый, невообразимо перестроенный участок пространства, не пожелавший быть верным константному местоположению, подкрался и теперь совсем рядом… Кочевой «жернов» валяющимся на его пути халявным мясом не побрезговал. С каждой секундой я прихожу в себя, превозмогаю боль. И осознаю, что теперь мне требуется лишь вовремя смыться, пока дрейфующий преследователь отвлёкся на оприходование зубастой падали.

Утилизирует и вновь увяжется за мной, зар-раза… Рану страшно жжёт, встать и удержаться на ногах пока не получилось. Я отползаю на карачках, стремясь убраться прочь и забиться в какую-нибудь относительно безопасную дыру.

Как назло, ни зарослей, ни сооружений поблизости не видать. Только море невысокой, по колено, сплошной травы, освещаемой солнцем. Я бросаю перед собой камушки, которыми запасся предусмотрительно, и если происходит аномальная реакция изменённых участков, избегаю их, меняя траекторию движения. Только бы не попались ещё кочующие изменки! Я не знаю точно, на сколько затянется утилизирующая заминка «жернова» и отправится ли он вслед за мной, когда покончит с бывшей собакой, но предполагаю худшее.

Посматривая искоса назад, я вижу, как вначале собачье туловище отрывается от земли, медленно закручивается внутри аномальной области, будто насаженное на гигантский вертикально поставленный шампур, вокруг некоей оси, проходящей в центре аномалии, недоступной восприятию человеческими глазами… Потом невидимые лезвия шинкуют труп зверя на кусочки, и каждый кусочек взрывается фонтанами кровяных брызг. Причём куски не отрываются от тела, а именно отрезаются, примерно одинаковой величины, методично, как опытный повар режет какой-нибудь огурец.

Я не знаю, как поведёт себя обожравшаяся изменка, потому стремлюсь удрать подальше, чтобы она потеряла мой след. Тем более что с третьей попытки мне удаётся встать с карачек, и дальше двигаюсь уже на ногах, пускай и полусогнутых.

Положительное обстоятельство – патроны у меня ещё остались. Хотя в аномалию стрелять бесполезно, но в схватках со здешней фауной они далеко не лишние.

Когда я отдаляюсь больше чем на сто шагов, ещё раз гляжу назад. «Жернов» покончил с пиршеством и сейчас замер на том же месте, словно бы заколебался в нерешительности. Я бы показал ему выставленный из кулака средний палец, но сейчас не в том положении, чтобы выделываться, еле ускользнул, и то ещё не окончательно. Да и просто так поднимать руку изнурительно для моего раненого, едва движущегося тела.

А ведь тем временем я постепенно всё больше и больше отдаляюсь от границы, отделяющей мой прежний мир от этой сумасшедшей ненормальности. Отчуждения, в котором мутируют не только живые организмы и растения, но и само пространство…

Спустя час я сижу на вершине небольшого холма. В окружающей местности пролегает речная долина, и рельеф не особенно ровный. Уровень то выше, то ниже перетекает, образуя естественные ложбины и возвышения.

Лицом я повернулся в сторону территории, с которой пришёл, и вижу стебли травы, покачивающиеся в такт пульсациям ветра, кривую дорожку примятой растительности, проделанной мной, тащившимся сюда на брюхе, на четвереньках и на полусогнутых.

«Жернов» остался в той же точке, так и не сдвинулся с места, может, у него послеобеденная сиеста. Уже самый разгар дня, по небу проплывает стая перистых облаков, девственно-белых на удивление.

Наладив дыхание, наконец-то переползаю холм и начинаю спуск по склону с другой стороны, оставив всё, что за спиной, позади. Навсегда. Каждый следующий шаг, каждая проведённая здесь минута сулят сюрпризы, и стремительно набираемый опыт учит меня остерегаться этих подарочков дороги.