Про участие Макса Панова в той истории – ни слова. Какова была папина роль, чем он «помог», как изволила выразиться мадам Рихтер? Ответ вообще-то напрашивается, если вспомнить, чем папа зарабатывал по молодости на жизнь…

Спрошу у него при случае. Даже интересно, что он мне соврет.

Поиск по словам «мочалка» и «мыло» дает ссылку на артефакты Зоны. Честно говоря, что-то подобное я и ожидал. Не ожидал только, в связи с какой аномалией эти артефакты будут упомянуты. С «душевой». С той самой, братцы, с той самой…

«Душевая» – это легенда, каких сотни накручено вокруг нашей Зоны. Якобы существует за «колючкой» место, откуда можно попасть в остальные пять Зон на планете Земля. Хочешь – в чернобыльскую, хочешь – в корейскую. Или, скажем, в сибирскую, в монгольскую, в американскую. Сходил – и вернулся назад. Этакие дыры в пространстве. Известно также, что без специальных артефактов через портал не пройти, и «мочалка» с «мылом» как раз из числа таких штуковин.

Если стерва имела в виду именно эти артефакты, спрашивается, каким боком здесь папа Макс?

Мне вдруг становится страшно за него.

Когда беседа в кабинете закончилась, и папа сдал клиентку с рук на руки водителю-боксеру, я спускаюсь к нему:

– Интересное дело?

– «Интересное», – фыркает он. – Еще скажи «перспективное»… Это все литература, Петушок. Интерес у нас всегда один – чем толще пачка хрустящих, тем интереснее.

Изображает бодрячка, но я-то вижу – увял мой папа. Дело ему явно не нравится, и отказаться не может. Зачем-то добавляет:

– Не связывайся с богатыми, малыш. Душу вынут, а чтобы вернуть, тебя же платить заставят.

Все, больше не до разговоров: он торопится уходить. Быстро собирается. Курсирует между кабинетом и кухней, и нет пока никакой возможности унести вазу с «ухом». Пристегивает к поясу «пожарную» сумочку, как он ее называет, укладывает под пиджак шокер. Проверяет наличие пропуска, позволяющего колесить по городу после наступления комендантского часа. Он уже почти ушел, но тут со смены возвращается мама.

Смена у воспитателей в «Детском саду» – двенадцать часов, с восьми до восьми. На трудовое законодательство, понятное дело, в Институте давно положили огромный болт, но двенадцать часов подряд вытирать сопли маленьким аномалам – это, скажу я вам, каторга. Мама не приходит домой, а приползает, выжатая до костей. Напарница ее Каролин, мать Крюка, вообще, как вернется, целый час сидит, ни на что не реагирует… Короче, в обычный день папа отвел бы маму на веранду, усадил перед телевизором и ничего не позволил бы ей делать. Но не сегодня.

Обнял ее, поцеловал.

– Не жди, – говорит, – малышка, приду, наверное, к утру.

«Малышка» на полголовы выше мужа. А он шире ее раза в два. Смешно – со стороны.

Она целует его в ответ, и это вовсе не дежурный поцелуй… За что я благодарен своим родителям, это за то, что они сохранили нежность друг к другу, хоть и столько лет вместе. Их отношения, вся атмосфера в семье – лучшее, что есть в моей жизни. А то насмотрелся я на некоторых своих дружков, для которых самое страшное наказание – возвращаться вечером домой.

– Что-то случилось? – тревожится мама.

– Ничего. Клиент нетерпеливый, роет землю рогом.

– Береги себя.

Папа, махнув рукой нам обоим, исчезает за дверью. Не скоро я теперь его увижу…

Роет землю рогом, думаю я. Представляю себе, как жена Носорога, красноглазая, поросшая шерстью, встав на четвереньки у нашего крыльца, упирает рог в газон и выворачивает изрядный ком. Я смеюсь. Вроде бы книжка была – «Трудно рыть рогом»… как-то так. Или не так? Не помню.