Только бы это чувство не ускользнуло, только бы Корвин не начал снова задавать сложные вопросы!

— Много, — ответила я. — Удивительно много…

— А знаешь, почему в нашем мире так много садистов? Тех, кто хочет причинять боль по-настоящему, унижать и мучить других? — вдруг спросил Корвин и опять встал. А мне снова стало холоднее. Его присутствие рядом хоть и было резким, но одновременно придавало уверенности. Пусть и окрашенной тревогой неизвестности.

— Не знаю, — призналась я.

— Думаю, однажды мы поговорим об этом. И об истории нашего мира, — усмехнулся он и опять сунул руки в карманы. Сделал шаг вперед и обратно… — Что ж… Анна. Думаю, мы поняли друг друга? Здесь ты будешь заниматься совсем другими вещами, и у тебя нет необходимости бояться и унижаться.

— Да, Корвин, я буду стараться… — сказала я.

А что еще я могла сказать? Что страх въелся в мою кровь? Что я привыкла жить в страхе. А когда становилось совсем плохо, страх уступал место апатии, безразличию к самой себе и своей участи? Нет. Он нарисовал себе другую картинку. Я для него девушка, которая была вынуждена стать шлюхой для извращенцев из-за нищеты.

Внезапно я снова испытала острый приступ желания рассказать всю правду. Рискнуть…

Впрочем, я уже рисковала несколько раз. Когда решалась драться с Мендером, когда пыталась убежать. Рисковала... И к чему это приводило? В еще больший ад, в еще большую зависимость. Да и кто знает, сможет ли Корвин защитить меня и… самого себя от Мендера. Одно дело самой ходить по краю, а другое — поставить под угрозу человека, который не сделал мне ничего плохого!

— Анна, а ты не хочешь рассказать мне больше о своей жизни? — неожиданно спросил Корвин, продолжая изучать мое лицо. Он что, читает мысли, подумалось мне. И отступившая тревога опять нахлынула. — Так нам было бы… удобнее.

— Я не могу… — только и нашлась ответить я.

— Тебе сложно говорить о тяжелом прошлом? — с острым взглядом спросил он.

— Да.

«И это тоже…», — пронеслось у меня в голове. Рассказать, что со мной происходило, как я стала вещью, не человеком? Это не просто страшно. Это означает, что кто-то узнает, что я… давно уже не полноценный человек. А Корвин считает меня человеком! И что мне делать, если он будет настаивать?!

— Хорошо, — неожиданно просто согласился Корвин. — Но если надумаешь, уверен, я смогу лучше тебя понять. Все, Анна, спи, как собиралась. Завтра утром жду тебя на завтрак в зеленой гостиной. Служанка проводит тебя. Ровно в девять.

И чуть улыбнувшись мне, он пошел к выходу. А я ощутила, как пространство между нами увеличивается, наполняется холодом. Мне не хочется, чтобы он уходил…? И он не захотел меня сегодня? Уйдет, так и не овладев мной?

Но почти на пороге он вдруг оглянулся.

— Что ты хочешь спросить, Анна? Спроси, — сказал Корвин.

Я опустила взгляд. Хотелось искренности и определенности. И я осмелилась.

— Вы ведь пришли, чтобы… взять меня, — подняв на него глаза, сказала я. — Почему вы этого… не делаете?

— Хотя бы потому, что ты почему-то боишься и не хочешь меня, — каким-то подчеркнуто нейтральным тоном ответил он. — И не скажу, что мне это нравится.

— Простите меня! Я…

— Перестань ради Бога, — чуть грустно улыбнулся он. — Ты тоже живой человек, и я не склонен судить тебя за твои чувства.

Резко открыл дверь и вышел. Столб света на мгновение высветил его темную фигуру в дверном проеме, и я осталась одна. Ошарашенная, растерянная. Но уже без страха.

Струна внутри меня разжалась. Я заплакала. От облегчения, что он не осудил меня, от облегчения, что пока… или совсем меня не ждет ничего привычно страшного. От облегчения, что… Корвин не заметил завешенное зеркало и не задал вопроса о нем. От облегчения, что Корвин, похоже… хороший?