Помню только голоса отца и Сони. И кровь на своих губах. Это чахотка! Теперь я знаю наверняка, потому что зашлась страшным кашлем и никак не могла остановиться. Кровь, кашель, а в глазах черным-черно.

А потом я резко пришла в себя уже в постели. Дверь с грохотом распахнулась, на пороге возник мужчина с револьвером. Было очень темно, только из коридора лился слабый свет.

Незнакомец подскочил ко мне, я завизжала. Плохо помню, что произошло. Мне ужасно стыдно за своё поведение, но никак не получалось перестать кричать, и я визжала, как визжат маленькие избалованные дети, лупила руками, кажется, даже кусалась, пока меня не схватили и буквально пригвоздили к матрасу.

– Где доктор Остерман?! – гаркнул незнакомец.

От него повеяло морозом. И я обмерла, уставившись во все глаза, не в силах ничего сказать.

– Где доктор?! – повторил он.

– Внизу, с графом, – только и смогла пролепетать я и вдруг вспомнила про выстрел, про кровь.

– Где граф и доктор?!

– Я не знаю!

– Имя!

– Что? – пискнула я, едва не теряя сознание от страха.

– Как звать?!

– К-к-клара… Клара Остерман, – голос мой настолько ослаб, что я не уверена, можно ли было вообще расслышать ответ.

Но незнакомец так же резко отпустил меня, почти бросил на кровать, и я тут же вскочила с постели, совсем будто перестав бояться незнакомца с револьвером, отшатнулась от него, по стенке подбежала к двери и кинулась обратно к лестнице.

– Куда?! Стоять!

Он кричал что-то ещё, может, даже угрожал, но в голове моей творилась такая кутерьма, и разум полностью поглотили чувства. И все мысли, все переживания были только об отце, и больше ни о чём.

А там, на первом этаже у самых дверей в усадьбу стояло человек десять – все вооружённые мужчины в шинелях. Я плохо разбираюсь в военной форме и всяком таком, но сразу поняла, что это сыскари.

Громко топая сапогами – ох, эти тяжёлые шаги заставили меня вздрагивать от каждого звука, – незнакомец из моей спальни подбежал со спины, схватил за локоть, останавливая на самом краю верхней ступени.

– Не стрелять! – велел он остальным. – Это дочь доктора.

Мужчины внизу взирали на меня недоверчиво, с любопытством. А я, растерянно переводя взгляд с одного на другого, никак не могла понять, что случилось.

И тогда я перевела взгляд на того, кто удерживал меня. Он такой колючий, с тёмными злыми глазами, с коротким ёжиком волос, квадратным каким-то очень уродливым подбородком, который обычно рисуют великим полководцам, и крысиным носом, впился в меня взглядом.

А я точно девица из любовного романа настолько переволновалась (думаю, виной всему в первую очередь моя таинственная болезнь), что вдруг лишилась чувств.

Со мной что-то происходит.

Мне снова стало плохо и стошнило кровью прямо на дневник. Я потеряла сознание за письменным столом, где и сидела, а очнулась уже в постели. Не стала вырывать эту ужасную страницу. Пусть, пусть она сохранится как свидетельство последних дней моей жизни.

Кажется, я умираю.

Во сне мы танцевали. Вальсировали так легко, словно снежинки. Никогда не танцевала на балу. Но мой принц… он столь прекрасен, галантен и изящен. С ним я совсем не боялась оступиться или сделать неверное па – так ловко он вёл в танце.

Пели звёзды, и снег переливался бриллиантовой россыпью, пели хрустальные люстры на ветру, а мы кружили, кружили в танце.

И во сне почему-то была Соня. Она подпевала нам, хлопала, радуясь нашему танцу, а потом вдруг начала плакать. Это ужасно меня разозлило. Всё было так прекрасно, и вдруг её непонятные слёзы. Принц запретил ей плакать и расстраивать меня.