Зимний Златоборск побледнел и будто даже обезлюдел, хотя на каждом углу сидели теперь беженцы в изношенных одеждах и с усталым равнодушием просили милостыню. По-прежнему галдела ярмарочная площадь, но торговали теперь не дорогими тканями и драгоценными камнями, а мукой, рыбой и репой. Исчезли с улиц горделивые троутосцы и шумные бидьярцы, не видно стало купцов из вольных городов и с островов Лу Ху Чу, всех их заменили хмурые скренорцы.

Резкая грубая речь северян звучала отовсюду, и Милошу вдруг ратиславский язык показался мягче и приятнее, чем прежде. Он поймал себя на том, что вместе с другими ратиславцами недружелюбно косился на скренорцев, избегал их тяжёлого взгляда и торопился пройти мимо, когда замечал на своём пути.

И, что чудно, его куда охотнее теперь принимали местные, чем прежде. Милош остановился на постоялом дворе в предместьях и поначалу сторонился хозяина и его жены, но в первый же вечер неожиданно разболтался с обоими.

От хозяина пахло чесноком и хмелем, он поставил перед гостем кружку с пенящимся пивом, нарезал хлеба и сала и присел за стол сам. Милош не приглашал его, да и не был единственным посетителем в зале, оттого ещё сильнее удивился неожиданному дружелюбию.

– Попробуй сала, – вместо приветствия сказал хозяин и сам положил в рот толстый кусок с тонким ломтём хлеба. – Моя жена с Трёх холмов, из ваших, её мать научила, как правильно засаливать. Хорошо выходит. – Он облизнулся и вытер рукой жирные усы. – Я Ачим, будем знаться, – и хозяин протянул над столом всё ту же грязную руку.

Милош с плохо скрываемым отвращением посмотрел на сальные мужские пальцы, но сдержался, пожал руку хозяина.

– Милош.

– Что ж, Милош, далеко путь держишь или здесь, в Златоборске останешься? – Ачим покрутился на стуле, усаживаясь поудобнее, разложил локти на столе и принялся с двойным усердием за сало с пивом.

– Ещё не решил.

Милош поглядел на поставленную перед ним кружку и тоже сделал глоток. В животе было пусто с самого утра, а хозяйка всё не несла заказанный ужин. Чесночный дух дразнил, манил, и юноша взял кусок сала, положил на хлеб.

– Хорошо сало, – признал он. – И вправду как рдзенское.

– Ну, так, – хмыкнул Ачим. – Врать не буду. В Златоборске больше никто так сало не делает, как моя жена.

Голод одолел брезгливость, и Милош накинулся на угощение, он ел жадно и так же жадно вдыхал запахи хлеба, хмеля и чеснока.

Ачим наблюдал за ним и пил пиво. Милош ловил на себе взгляд хозяина и никак не мог разобрать, что тот означал.

– Помню, точно так же после Хмельной ночи вы все шли через Златоборск, – сказал Ачим. – Сначала один, два, а потом сразу толпой. Думал, всей Рдзеней так к нам и перейдёте, ан нет, остались ещё, значит.

Милош перестал жевать, замер, посмотрел напряжённо на хозяина.

– Остались? – спросил он невнятно с набитым ртом.

– Чародеи, – пояснил Ачим. – Или ты не потому сюда прибежал? Даже до нас дошли вести, как Охотники свирепствуют после пожара. На днях, говорят, запалили такой костёр на берегу Модры, что даже до Старгорода дошёл дым. Люди от ужаса и смрада прямо на улицах падали, прости Создатель, – и он осенил себя священным знамением. – Запах человеческой плоти… он… ну, ты-то, верно, знаешь лучше моего.

Кусок хлеба встал поперёк горла.

– Да не боись, не выдам тебя, – заверил Ачим. – Ты в Златоборске теперь, городе княгини Златы, а не на лойтурской горе.

Недоверие точило сердце. Милош внимательно рассматривал собеседника, мечтая заглянуть ему в голову.

– Разве ваш князь не внук Императора? Он же носит кайло на своих знамёнах.