«Надо же, мы с ним целый год учились на одном факультете, но я его совсем не помню, – подумала Маша. Впрочем, пятикурсники для них, только что поступивших несмышленышей, были небожителями, конечно, он и не снизошел бы до меня тогда!»
– Все мы были комсомольцами, и ничего дурного я в этом не вижу, – примирительно сказала она. – Коллективизм все равно лучше индивидуализма, который процветает сейчас.
– Вы так думаете? – растерянно спросил Берг. – А мне казалось, у вас сейчас не принято хорошо вспоминать то время…
– Ну, это кому как, – засмеялась Маша. – Меня журналистом сделали в комсомольской газете, за что я ей по гроб жизни буду благодарна. Но идиотизма тогда точно хватало. Впрочем, как и сейчас!
За разговором они дошли до рыбоперерабатывающего предприятия «Россия» – так пышно теперь назывался бывший скромный рыбозавод. Нырнули в острый запах сырой рыбы, водорослей и еще чего-то терпкого. Полдня провели в длинном дощатом цеху, где веселые крепкие девахи шкерили – бесстрашно пороли острыми, как бритва, ножами серебряную горбушу. Двумя отточенными движениями они пластали упругие тушки, успевая при этом перекрикивать грубыми голосами стрекот транспортера. Берг, весь облепленный чешуей и брызгами рыбьих кишок, скакал между транспортерами, искал ракурсы. Шкерщицы скалились, заигрывая с чистеньким немцем, предлагали встать с ними на конвейер.
Маша не скучала: с упоением узнавала знакомые запахи: йодистый дух рыбьей плоти, свежий лесной – от фанерных бочонков для икры. Радовали ее и незамысловатые шуточки девчат, и свежий ветер, свободно проносящийся сквозь цех. Она снова была дома, дышала привычным воздухом…
В сумерках вернулись в гостиницу, шли по опустевшим улочкам, в окнах хибар светились телевизоры – многие, видно было, смотрели японские программы с мило улыбавшимися раскосыми красотками и бурно хохочущими комиками.
– Это и есть сопка Любви. – Маша махнула в сторону темного силуэта невысокой сопочки. – Тут замглавы собирается храм строить. А раньше здесь другим богам служили, наверное языческим. Здесь девчата-шабашницы надеялись стать счастливыми, а становились чаще всего несчастными.
– Шабашницы? – уловил незнакомое слово Берг. – Это девушки из рыборазделочного цеха?
– Ну да, шабашницы, завербованные. – Маша сама удивилась, как странно звучат, казалось бы, давно знакомые слова. – Так раньше девушек называли, которые сюда приезжали на путину. Многие за деньгами, а многие хотели судьбу изменить, мужа найти или любовь – кому чего хотелось. Издалека ехали – с Украины, из Белоруссии, с запада, из Сибири.
– Любовь можно не так далеко искать, если ты молод, – отчего-то грустно сказал Берг.
– Не все и молодые были, шабашницы разные, вы же видели, – усмехнулась Маша. – Только любовь у них чаще всего на одну путину только и была. Вот на этой сопке рождалась, тут и помирала. Кому-то везло, конечно, но большинство находило совсем не то, что искало.
– А сейчас? – заинтересовался Берг.
– А сейчас не знаю, надо присмотреться, – покачала головой Маша. – Девчата вроде такие же, только меньше их, рыбы ловят меньше. Рыбаков, то есть женихов, стало быть, тоже меньше.
Ужинать решили в гостинице, в единственный в поселке ресторан идти не хотелось. Заснула Маша как убитая, едва коснулась подушки.
Берг долго сидел над дневником, не спалось. Чем ближе была цель, тем сильнее он чувствовал возбуждение. Да и необычность природы, яркие впечатления от здешних встреч не давали успокоиться, требовалось как-то переварить их, уложить в голове.