За столом сидели недолго – Булат торопил с отправлением:

– Надо за ночь уйти подальше, чтоб след потеряли монахи, коли спохватятся.

– Об этом, мил человек, не беспокойся, – подмигнул зодчему слегка захмелевший староста. – Я запрягу коня и до свету верст за сорок вас умчу. Пускай ищут!

– Тебе попадет, дядя Егор, коли игумен узнает, – опасливо сказал Илья.

– От кого он узнает-то? Я, как обратно поеду, дров нарублю, будто за тем и ездил.

– Ну, спаси тебя бог за доброту! – воскликнул плотник.

Сборы были недолги: Афимья все приготовила заранее. Несмотря на упорные отказы Ильи, Булат отдал ему большую часть денег, заработанных во Пскове.

– Тебе нужнее они, а нам с пареньком немного на дорогу надобно…

Доброта Никиты до слез растрогала Афимью, она уверилась, что ее сын попал в хорошие руки.

Отец и мать благословили сына, и под тихие материнские причитания Андрюша Ильин оставил родительский кров и пустился в неизвестную дорогу.

Илья проводил сына до околицы; Афимья, чтоб не растравлять сердце, осталась дома. Плотник в последний раз обнял Андрюшу здоровой рукой и повернул к дому.

Когда телега миновала околицу[22] и Егор Дубов взмахнул кнутом, чтобы погнать лошаденку вскачь, из придорожных кустов метнулись две тени и стали перед телегой.

– Неужто монахи вызнали про наш сговор? – испуганно шепнул Егор. – Эй, там! Дай дорогу! Затопчу!..

– Повремени чуток, дядя Егор, – раздался негромкий голос. – Это я!

– Что за дьявол! – выругался Егор. – Да это, никак, Тишка?

– Я и есть, дядя Егор, – отозвался мужик. – Мы тут с бабой…

– А что вы здесь делаете?

– Мы сбежать решили, дядя Егор, насовсем!

– Вона! – удивился староста. – Да как ты это надумал, безумная голова?

– Мочи нет терпеть, дядя Егор, все силушки повымотали…

– А как земля? Изба?

– Всё бросили! Пропадай оно пропадом, а мы с бабой порешили на Москву идти.

– Это ты мне, старосте, такие речи говоришь? – рассердился наконец тяжелодум Егор. – Свяжу тебя да отвезу в монастырь! Там тебе покажут, как бегать…

– А уж Андрюшку, верно, назад сдашь, дяде Илье? – нагло спросил Тишка.

– Как?! Ах ты пащенок! Да ты что удумал? Доносить пойдешь?

– А что ж! Коли меня удержишь, то и донесу. По крайности, мне от игумена награждение выйдет.

– Ты, вижу, из молодых, да ранний! – горько усмехнулся Егор. – Только как ты все это вызнал?

– Я ведь у Ильиных сидел, как вы сговаривались. А потом мы с бабой попеременно глаз не сводили с Ильина двора, подглядывали, – наивно похвалился Тишка. – И как сегодня усмотрели, что чужой человек к Илье пришел, а ты стал лошадь запрягать, тут и мы за околицу!

– Что же, пес с тобой, садись! – хрипло согласился Егор. – Семь бед – один ответ!

Тишка с бабой влезли в телегу, таща за собой узлы с пожитками. Егор стегнул лошадь, и телега покатилась в темную даль.

Побег двух монастырских «душ» (баба в счет не шла) был обнаружен быстро. По несчастной случайности, игуменский служка явился в среду проведать о здоровье Андрюши. А может быть, это и не было случайностью. Может, Тишка Верховой не сумел сдержать болтливый язык и проговорился о намерении Ильи Большого укрыть сына от монашества.

Не застав Андрюшу в избе, служка не поверил Афимье, что мальчику стало лучше и что он ушел с товарищами в лес. Боясь игуменского гнева за легковерие, служка сидел у Ильиных до позднего вечера, и дело раскрылось. К тому же сельчане обратили внимание на тишину и безлюдье во дворе Тишки Верхового.

Егор Дубов, чтобы отвести от себя подозрения, первый поскакал к Паисию с докладом о случившемся. Его жестоко выпороли за нерадение к монастырскому благу и приказали снарядить погоню. Погоня отправилась только в пятницу после полудня и беглецов, понятно, не настигла. Зодчий и его спутники были уже за сотню верст от Пскова, да и шли они по ночам, а днем прятались в лесных дебрях.