– И вы впервые увидели его уже мертвым?

– Разумеется. Я никогда его раньше не видела.

– У вас не было с ним разговора в оранжерее «Литтл-Пэддокса»?

– В оранжерее?

Краддок был почти уверен, что в голосе Филиппы промелькнул страх.

– В оранжерее, миссис Хаймес.

– А кто это сказал?

– Мне сообщили, что у вас был разговор с Руди Шерцем. Он спросил, где ему спрятаться, а вы пообещали показать надежное место и назвали вполне определенное время: четверть седьмого. Как раз в четверть седьмoro Руди Шерц должен был добраться от автобусной остановки до усадьбы в день налета.

На миг воцарилось молчание. Потом Филиппа презрительно хмыкнула. Вид у нее был озадаченный.

– Я знаю, кто вам сказал, – процедила она сквозь зубы. – По крайней мере, догадываюсь. Это ложь, очень глупая, неуклюжая и злобная. Почему-то Мици ненавидит меня больше всех остальных.

– Значит, вы отрицаете свой разговор с Шерцем?

– Естественно! Я ни разу в жизни не встречалась с Руди Шерцем. Да меня и дома в то утро не было! Я была здесь, на работе.

– Простите, в какое утро? – вкрадчиво спросил инспектор.

Секундная заминка. Потом глаза моргнули.

– Каждое утро. Я прихожу сюда каждое утро. И не ухожу раньше часа дня, – отбрила инспектора Филиппа и презрительно добавила: – Зря вы слушаете Мици. Она постоянно врет…

– Итак, мы имеем взаимоисключающие показания двух девушек, – сказал Краддок сержанту Флетчеру. – Кому верить?

– Все считают, что беженка рассказывает байки, – откликнулся Флетчер. – Я тоже по опыту знаю, что иностранец соврет недорого возьмет. Да и по всему видно, что она миссис Хаймес терпеть не может.

– Значит, на моем месте вы предпочли бы поверить миссис Хаймес?

– Если б не появилось каких-то веских улик, сэр.

У Краддока таких улик не было… Ничего, кроме слишком пристального взгляда голубых глаз и слов «в то утро», невольно сорвавшихся у Филиппы с языка. А ведь он не говорил ей, когда состоялся разговор в оранжерее: утром или днем…

Впрочем, о приходе молодого швейцарца, выклянчивавшего денег якобы на возвращение домой, вполне могла упомянуть мисс Блэклок (а если не она, то мисс Баннер). И Филиппа Хаймес предположила, что разговор состоялся именно утром.

Но все же Краддока не покидало чувство, что в голосе Филиппы промелькнул страх, когда она переспросила: «В оранжерее?»

Он решил повременить с выводами.

В саду у пастора было чудесно. Несмотря на осень, неожиданно распогодилось. Краддок нежился в шезлонге, который принесла энергичная Банч. Сама она умчалась в школу на родительское собрание. Мисс Марпл, тепло укутанная шалями и большим пледом, сидела рядом с Краддоком и занималась вязанием. Припекающее солнышко, безмятежный покой, размеренное мелькание спиц в руках мисс Марпл – все это навевало на инспектора сон. Но в глубине его души все время копошился страх, как в повторяющемся ночном кошмаре, когда смутная тревога растет, растет и наконец перерастает в ужас…

Инспектор отрывисто произнес:

– Вам не следовало сюда приезжать.

Спицы мисс Марпл замерли в воздухе. Она задумчиво посмотела на Краддока ясными голубыми глазами, похожими на фарфоровые:

– Намек понятен. Вы очень добросовестный юноша. Но все в порядке. Отец Банч (он, кстати, был пастором нашего прихода, такой образованный человек) и ее мать (поистине выдающаяся женщина, очень сильная духом) – оба мои старинные друзья. И совершенно естественно, что, оказавшись в Меденхэм-Уэллсе, я решила погостить у Банч.

– Возможно, – сказал Краддок. – Но, пожалуйста, прошу вас, не надо ничего разведывать! Я чувствую, что это небезопасно.