Часы размеренно и равнодушно тикают невесомыми стрелками, отмеряя секунды, минуты и часы. И показывают начало шестого вечера. Крохотные окошка с зеленоватой подложкой отмечают дату: 29.06.2020. 

Металлические бока часов слегка поблескивают, отражая солнечный свет самого зачина летнего вечера, падающий в палату сквозь широкие запыленные окна. Стекло на часах в одном месте слегка треснуло, но старательно заполировано. Также и правый бок, скол которого затерт и обработан. По-видимому эти часы достались своему хозяину давно. И он очень любил их. Бережно ухаживал, продолжая пользоваться, несмотря на то, что они давно состарились и вышли из моды.

Если бы солнечный свет попал на обратную сторону часов, то на крышке можно было бы увидеть затейливо выгравированную надпись: 

“1985 г. Любимому сыну на окончание медфака”.

А часы все шли. Невозмутимо и безразлично отмеривая текущее в бесконечность время. И не было в живых ни того отца, который в далеком 1985 году потратил половину дня, отпросившись с работы, добравшись до знакомого часового мастера, чтобы успеть к вечеру домой вместе с подарком для любимого сына. Который успешно, с красным дипломом, закончил кардиологическое отделение крупного и уважаемого медицинского института. Также уже не было в живых и сына. И часовых дел мастера, который искусно наваял гравировку. И многих других людей, лица которых отражались в стеклышке часов за долгие тридцать пять лет их ношения. Часы лежали, старые и потрепанные, но все еще целые и невредимые, готовые работать еще очень много лет. А людей уже не было...

Часы были с первого взгляда - механические. Но на поверку - электронные, движимые зарядом крохотной батарейки, встроенной в корпус. В противном случае они бы остановились, где-то через сутки, после того, как сорвались с запястья высокого худощавого врача - заведующего отделением, когда на него напало жаждущее плоти существо. Напало в том месте, где сейчас красовалось огромное, темно-бурое пятно засохшей крови, тянущееся разводами в сторону прохода через дверь дальше в коридор. Чтобы там размазаться еще одним бурым пятном, побольше, формой напоминающей Африку.

Часы продолжали безучастно тикать. В то время, как совсем рядом послышался женский визг, взрорвший тишину, словно разбитая вдребезги о каменный пол хрустальная ваза. Потом грохот открываемой с размаху двери, с треском ударившуюся об стену. Шум пары быстро бегущих ног по коридору, следом за которым донесся частый мягкий топот, будто от бега своры диких собак. Стаккато мчащихся по кафельному полу ног и лап пронесся мимо открытой в коридор двери и унесся дальше, немного затихнув. А потом, через некоторое время, топот резко прервался шумом падающего тела. И воздух больницы огласился еще одним криком. Отчаянным, полным боли воплем. Постепенно угасающим. И, наконец, затухшим совсем.

Далее, по пустым, отдающим эхом коридорам больницы, донеслось скрипучее и ускоряющееся “так - так - таак - таак -таак - тааак - тааак - тааааак - тааааак - та - а - а - а - а - а - а - к…!!!” - по началу исполняемое одной глоткой. А после - второй. И - третей. И - четвертой. И - пятой. Разрывая воздух омерзительной какофонией диссонирующих друг с другом звуков от которых дребезжали стекла на окнах.

Скрип продолжался некоторое время. А потом смолк, сменившись звуками звериной возни, а потом треском разрываемой в клочья ткани и плоти. Казалось, что прошла вечность, пока эти звуки не утихли, и частый топот лап не удалился дальше по коридору. Пока совсем не пропал.