Акосу однажды посчастливилось внимать напыщенным рассуждениям этой женщины. Тетка Ори любила поговорить о галактическом правительстве. По ее словам, Ассамблея ценила Туве исключительно за посевы ледотравья и не придавала значения шотетскому вторжению, именуя его «гражданскими разногласиями». Какой-то смысл в ее речах имелся, но Акос всегда чувствовал себя неловко, слушая разговоры взрослых.

Если бы они его о чем-то спросили, он бы, наверное, онемел.

– Привет, Оуса, Сифа, Сизи, Акос! – выпалила Ори. – Счастливого вам Дня Цветения! Поздравляю! – быстро добавила она. – Пойдем, Айджа!

Айджа вопросительно взглянул на отца, и тот махнул рукой:

– Ладно! Позже увидимся.

– Но если застукаем тебя с трубкой во рту, как в прошлом сезоне, заставим съесть ее содержимое, – добавила мать.

Айджа выгнул бровь. Брат никогда не смущался и не краснел. Даже когда другие школьники дразнили его за слишком высокий для мальчишки голос или за богатство родителей, – обстоятельство, отнюдь не добавлявшее тебе популярности в Гессе.

И Айджа никогда не огрызался на насмешки. Он умел отгораживаться от подобных вещей, замечая их только тогда, когда ему действительно хотелось.

Айджа схватил Акоса за локоть и потащил за собой. Сизи, как всегда, осталась с родителями, а братья, вслед за Ори, потопали в Зал Предсказаний.

Ори ахнула, и Акос, увидев внутреннее убранство, эхом повторил ее вздох. Тувенцы, прислуживающие в храме, развесили тут сотни фонариков и присыпали горюч-камни тихоцветом, отчего те прямо-таки пылали. Красные огни – куда ни глянь, от вершины купола до самого пола! Зрелище завораживало. Акос как будто оказался под сияющим пологом.

Айджа улыбнулся Акосу, и на его зубах заиграли алые отсветы.

В центре просторного зала находилась громадная льдина. В прозрачной глыбе виднелось несколько дюжин побегов тихоцвета с готовыми вот-вот раскрыться бутонами.

Льдину окружали небольшие, размером с палец Акоса, фонарики с горюч-камнями, от которых исходило ровное сияние. Теперь каждый тувенец мог вдоволь полюбоваться неискаженным оттенком тихоцветов – куда более насыщенным, чем любой светильник. Глубоким, как кровь, так утверждали некоторые.

Вокруг столпились прихожане, облаченные в церемониальные мантии свободного покроя. Эти одеяния скрывали все, кроме головы и рук, и скреплялись искусно сделанными стеклянными пуговицами. Кроме того, мужчины щеголяли в длинных, до колен, жилетах, отороченных мягкой кожей ильта, и в шарфах, дважды обернутых вокруг шеи. Наряды прихожан, в отличие от повседневных кухлянок, не были ни серыми, ни белыми.

Зеленый жилет Акоса достался ему в наследство от Айджи и оказался широковат в плечах. Сам Айджа был в коричневом.

Ори ринулась к столу с угощением, где уже торчала ее тетушка с кислой физиономией. Племянницу она не заметила. У Акоса вообще сложилось впечатление, что Ори не жалует тетку с дядей, поэтому частенько гостит в доме Керезетов. Что случилось с родителями Ори, он не знал.

Айджа сунул в рот целую булочку и поперхнулся крошками.

– Осторожно! – воскликнул Акос. – Мало славы погибнуть, подавившись горбушкой!

– По крайней мере, помру за любимым занятием, – ответил брат, чавкая и с нежностью озирая еду.

Акос захихикал. Ори приобняла Айджу за шею и притянула поближе к себе.

– Не оглядывайся. Там много любопытных.

– Ну и что? – фыркнул, разбрасывая крошки, Айджа.

Зато Акос почувствовал расползшийся по затылку жар. Он покосился налево, где стояла группка тувенцев. Прихожане действительно молча буравили их взглядами.

– Тебе пора понемногу начать приспосабливаться, Акос, – сказал Айджа. – Не впервой ведь, в конце концов.