И снова – слезный комок в горле... С трудом втянула через него воздух, откинулась на спинку стула, подняла глаза вверх, на жалкенькую допотопную люстру. И произнесла тихо, сквозь накатившую обиженность:

– Ничего, скоро все будете сами... Только вопрос – как будете... Без меня-то...

– В смысле, мам? – осторожно спросила Лерка. – Что ты имеешь в виду?

– Да ничего я не имею в виду! И тем более концертов не собираюсь устраивать. Ладно, спасибо за угощение, пойду я.

Опрокинула в себя остатки кофе из чашки, встала со стула, быстро направилась в прихожую. Пока натягивала пальто, пока заматывала на шее шарф, Гера с Леркой стояли в проеме двери, глядели на нее виновато.

– Мам... Ты что, обиделась, да? Не обижайся, мам... – чуть плаксиво пропела Лерка, складывая ладони под подбородком.

– Да я не обижаюсь, Лер. Правда, не обижаюсь. Ну, все, пока... До свидания, Гера...

– До свидания, Анна Васильевна.

Крутанула рычажок замка, хватило сил выйти из квартиры с достоинством, не хлопнув дверью. Даже на то хватило, чтобы обернуться еще раз, махнуть ручкой. Зато уже в пролете лестницы между третьим и вторым этажами позволила себе раскваситься, замедлить шаг, утереть перчаткой выскочившие быстрые слезы. Хотела даже у окна на площадке остановиться, успокоиться окончательно, да вздрогнула от металлического звука подъездной двери – вошел кто-то. И торопливо двинулась вниз, прижалась к стене, пропуская идущую вверх по лестнице тетку с собакой.

На улице дождя не было, пахло снегом. Люди на остановке кукожились от ветра, прятали лица в шарфы. Подкатил троллейбус, будто нехотя, открыл двери – ладно уж, заходите. Подобрала полы пальто, взялась за поручень, выхватила взглядом свободное сиденье у окна. Подумалось вдруг – надо же, как быстро успела привыкнуть к поездкам в общественном транспорте... А поначалу все раздражало, конечно. Толкотня, запахи, злые невыспавшиеся лица по утрам. Особенно женские – цвета сырой картофелины на срезе.

Конечно, можно было и не уступать Вите машину при разводе... А мог бы и сам оставить, если уж такой благородный. Теперь, наверное, халтурит на ней по ночам, подрабатывает извозом. И все равно – мог бы и оставить...

Вспомнилось вдруг, как она лихо посулила Лерке закрыть кредит с премии. И спохватилась запоздало – какое там, закрыть... Премия будет в конце декабря, а что станет с ней в конце декабря... Наверное, надо было сказать. Не выступать с претензиями насчет телевизора, а просто – сказать. Попросить Геру, чтоб дал с дочерью наедине поговорить...

А впрочем – зачем? Зачем заранее-то? Не для того она две недели себе взяла, чтобы горе свое по детям размазывать. А тогда – для чего? Чтобы мучительным страхом исходить, колокольный звон в себе слушать? По ком звонит колокол – по тебе звонит колокол...

Наверное, и к нему можно привыкнуть, к этому колоколу. К любой жизни можно привыкнуть, и даже к жизни с этой... С радикальной мастэктомией. Все равно ведь жизнь. Тем более жизнь безмужняя, в отсутствии какой бы то ни было сексуальной эстетики. Да, вероятно, можно жить...

Задумалась, чуть остановку свою не проехала. Выскочила из троллейбуса, пошла в сторону дома, тихонько похмыкивая – надо же, впервые задумалась над восприятием проблемы... И то – хватит уже страусом от нее бежать. Что есть, то есть, и принять надо. Сильная она женщина или кто? Конечно, сильная! Как там у Пугачевой? Крикну, а в ответ тишина! Сильная женщина плачет у окна!

Квартира встретила сумеречной тишиной, неприбранностью. Привыкла, бедная, что ее вылизывают каждое воскресенье. А впрочем – время еще есть... Долго ли уборку сделать? Нет, не следует хорошие привычки отменять. Тем более, лежать да в потолок глядеть – еще хуже.