– То есть как? – опешил священник и энергично запротестовал: – Э нет. Так мы не договаривались. Или ты киевского митрополита имеешь в виду?

– Да нет, бери выше. Ты, отче, мой чрезвычайный и полномочный посол к патриарху Константинопольскому, а также к императору Феодору Ласкарису. К нему даже в первую очередь. Пусть он сам своего патриарха убалтывает, так-то оно понадежнее будет.

– Да ты в своем уме, Костя?!

– Не помешал? – осторожно спросил появившийся в дверях Вячеслав.

– Заходи, Слава. Ты как раз вовремя. А то тут отец Николай вздумал отказываться от посольства.

– Правильно делает, что отказывается, – неожиданно для Константина поддержал священника воевода, подходя к столу и с тоской оглядывая его скудное убранство. – Кто же под квас с хлебом человека уговаривает? Между прочим, посол – это новая должность, и ее непременно надо обмыть. Ты, отче, держись до конца и не соглашайся, пока наш князь не проставится.

Константин хмыкнул и неспешно направился к высокому шкафу.

– И при чем тут твоя документация? – осведомился Вячеслав.

– У меня тут помимо ящичков с бумагами еще и полочки имеются, – пояснил князь, так же неторопливо выбирая что-то.

К столу он вернулся со здоровой бутылью, наполненной под горлышко.

– Совсем другое дело, – оживленно потер руки Вячеслав, усаживаясь и по-хозяйски пододвигая к себе блюдо с румяными яблоками. – Сейчас остограммимся, и ты, отец Николай, дашь свое добро. Но не продешеви. Если медовуха придется не по душе, требуй налить из другой бутыли. Хотя, честно говоря, я бы на твоем месте согласился без раздумий. Это же загранкомандировка сроком на год, не меньше, да еще с прекрасными суточными и обслуживающим персоналом.

– Вот сам и езжай, – огрызнулся священник. – Лик у тебя благообразен, нахальства хоть отбавляй. Тебя-то точно и император примет, и патриарх. А не примут, так ты сам к ним пролезешь. Да и чин у тебя подходящий – верховный воевода всего княжеского войска. А я-то кто такой, чтобы сам император беседовать со мной согласился? Какой-то русский священнослужитель, приехавший на поставление в сан простого епископа. Да меня до него и не допустят. Знаешь, княже, какой у императоров сложный церемониал?

– Знаю. Но он был, когда они в самом Константинополе сидели и свысока на всех поглядывали. А едва они в Никею переехали, спеси у них поубавилось, и слушать он тебя обязательно станет, а едва ты заикнешься, что разговор касается возврата ему Константинополя…

– Возврата?! Константинополя?!

– Или Царьграда, как его сейчас на Руси называют, – невозмутимо уточнил Константин. – А ты чего так удивился-то, отче? Не в следующем году, разумеется, а через два-три, не раньше. Нашему Славе тоже надо время, чтобы как следует к его взятию подготовиться.

– Да-а, Константинополь – дело не шуточное, – протянул воевода. – Его без пары стаканов… – И, не договорив, сноровисто разлил содержимое бутыли. Подняв кубок, он торжественно произнес: – Ну, за взятие.

Священник мрачно посмотрел на воеводу, прикоснулся губами к самому краешку своего кубка и с тяжким вздохом отодвинул его в сторону. Ну как им объяснить, что политика – такое тонкое, а главное, грязное дело, что он всегда, сколько себя помнит, шарахался от нее, как… Нет, «как черт от ладана» вроде неправильно – священнослужитель все-таки. Словом, чурался и избегал всячески. Ну не его это дело. Если бы только что, буквально пару-тройку минут назад, князь не согласился начать строительство храма, пообещав отдать на него все свои деньги и даже занять, коли не хватит имеющихся, ему было бы легче. Тогда бы он попросту решительно отказался, и все. Да и сам Константин о чем думает? Неужто не понимает, что по причине своей неопытности и простоты отец Николай загубит все дело на корню?