– Потери, конечно, будут, – уже более спокойным тоном произнес воевода. – Но намного меньше, чем ты думаешь, отче.

– Да пускай даже всего несколько тысяч, и то скверно.

– Эк ты куда загнул, – крякнул Вячеслав. – Сотня, от силы две – не больше. Это потолок, да и то лишь в случае, если в дело вмешаются какие-нибудь роковые случайности, а так я рассчитываю на несколько десятков. И я не самоуверен, – заверил он, заметив скептическое выражение на лице священника. – За свои слова головой отвечаю.

– А чтоб тебе охотнее поверилось в обещания нашего славного Славы и ты не думал, что идут они от его самоуверенности, вот тебе подлинный исторический факт: когда крестоносцы штурмовали Константинополь, то у них погиб всего один рыцарь, – добавил Константин. – Тебе это ни о чем не говорит? А ведь у них не было ни одного спецназовца, обученного работать в темноте, соблюдая скрытность и неожиданность. Пойми, отче, что жители твоего Царьграда не просто откажутся помогать крестоносцам. После всего того, что латиняне сотворили с самим городом, а заодно и с православными святынями, граждане Константинополя, включая самого распоследнего нищего и бродягу, будут целиком на нашей стороне, потому что те для них – дикие завоеватели, а мы соответственно – герои-освободители.

– Не думаю, что их помощь окажется сколько-нибудь существенной, – усомнился священник.

– Я тоже на нее не очень-то полагаюсь, – равнодушно согласился воевода, разливая медовуху по чаркам. – Да мне лишь бы они под ногами не путались, и на том спасибо. Хотя для отвлечения внимания обороняющихся они вполне сгодятся.

– Плюс к этому еще и царящий там бардак, – продолжил Константин.

– Бардак – это хорошо, – оживился Вячеслав. – Это нам здорово поможет. И чтоб у руля какая-нибудь дубина стояла, вроде Паши Мерседеса. С этим у них как?

– В следующем году изберут некоего оксерского графа Роберта де Куртнэ, одного из прямых потомков короля Франции Людовика VI Толстого. Насчет его умственных способностей что-либо сказать затрудняюсь – не помню, да оно, собственно говоря, и не столь важно, поскольку власть у него, как я уже говорил, чисто номинальная, и вдобавок полное отсутствие авторитета среди рыцарства.

– Так уж и полное? – усомнился Вячеслав.

– В качестве доказательства приведу только один пример из совсем недалекого будущего. Этот император влюбится в девушку, которая к тому времени уже будет помолвлена с одним из французских или немецких рыцарей. Роберт уговорит мамашу девушки, чтобы она отказала рыцарю-жениху. Та – все-таки сам император просит руки – даст свое согласие. Тогда отвергнутый ухажер соберет свою родню с дружками, вломится ночью во дворец, отрежет несчастной девушке нос и губы, а ее мамашу вообще выкинет в Босфор. Вот такие изысканные нравы и куртуазная вежливость там сейчас царят.

– А император? – спросил отец Николай. – Точно так же с этим рыцарем поступит или…

– Никак он с ним не поступит, – презрительно скривил губы Константин. – Он так и не сможет добиться от своих баронов суда над этим рыцарем. Представляете?

– Блеск! – восхитился Вячеслав и одобрительно кивнул. – Я в восторге. Годится нам этот фраерок. Так, в целом все понятно, а теперь, – и он сладко потянулся, – учитывая, что время позднее, а я притомился за день, пока своих орлов гонял, пойду-ка на боковую. Тем более что уже все выпито. Одно поясни мне напоследок, княже. А почему сами никейские императоры не попытаются взять Константинополь?

– А войско? С таким количеством воинов, как у них, город приступом не взять. Латиняне хоть и грызутся, как собаки, но пока еще достаточно сильны, чтобы отбиться. А твоего спецназа для удачного штурма у Ласкариса нет.