– Так или иначе, какое-то время он займет, – ответил Шолто. – Мы непременно должны отправиться в Норвуд для встречи с братом Бартоломью. Мы поедем все вместе и попытаемся взять над ним верх. Он очень сердит на меня за то, что я повел дело так, как считаю правильным. Вчера вечером мы с ним изрядно повздорили. Вы не представляете, каким ужасным человеком он бывает, когда злится.

– Но если нам нужно отправиться в Норвуд, то лучше, наверное, поторопиться, – вставил я.

Шолто так зашелся смехом, что у него даже покраснели уши.

– Вряд ли это получится. Даже не знаю, что он скажет, если я приведу вас так неожиданно. Нет, я должен вас подготовить – пояснить, какие у нас с ним отношения. Прежде всего должен признаться, что в этой истории много такого, чего я сам не понимаю. Могу только изложить то, что знаю сам.

Мой отец – как вы уже догадались, майор Джон Шолто – служил в Индии. Одиннадцать лет тому назад он вышел в отставку и поселился в Пондишерри-Лодж в Аппер-Норвуде. В Индии он преуспел и привез с собой немалую сумму денег, обширную и ценную коллекцию редкостей, а также целый штат слуг-туземцев. Располагая таким богатством, он купил дом и зажил в настоящей роскоши. Кроме меня и моего брата-близнеца Бартоломью, детей у него не было.

Очень хорошо помню шумиху, вызванную исчезновением капитана Морстена. Мы читали подробности в газетах и, поскольку знали, что капитан был другом отца, много обсуждали это происшествие в его присутствии. Нередко он вместе с нами строил предположения, что же могло произойти. Ни на минуту мы не подозревали, что за тайну он хранил у себя в груди: ведь он, единственный на свете, знал о судьбе Артура Морстена.

Впрочем, мы догадывались, что над отцом нависла некая угроза и что он в опасности. Он очень боялся выходить один и всегда держал в Пондишерри-Лодж двух привратников из числа профессиональных боксеров. Один из них – Уильямс, который доставил вас сюда; когда-то он был чемпионом Англии в легком весе. Отец никогда не говорил нам, чего именно боится, однако он питал нескрываемую неприязнь к людям с деревянной ногой. Однажды он разрядил револьвер в человека на деревяшке, который оказался безобидным торговцем, собиравшим заказы. Нам пришлось заплатить большую сумму, чтобы замять дело. Мы с братом считали это просто отцовской причудой, однако последующие события заставили нас изменить свое мнение.

В начале восемьдесят второго года отец получил из Индии письмо, которое громом его поразило. Он распечатал конверт за завтраком – и едва не лишился чувств. С того дня и до самой смерти отец неуклонно хирел. О содержании письма мы так ничего и не узнали, но, когда отец держал его в руках, я видел, что оно короткое и написано каракулями. Наш отец долгое время страдал от увеличения селезенки, но с того дня состояние его стремительно ухудшалось, и в конце апреля нам сообщили, что он безнадежен и желает с нами проститься.

Когда мы вошли в спальню, отец лежал, обложенный подушками, и тяжело дышал. Он попросил нас запереть дверь и встать по обе стороны постели. Потом, взяв нас за руки, произнес целую речь, хотя голос его прерывался волнением и болью. Попытаюсь передать вам его собственные слова:

«В эту последнюю минуту мою душу тяготит только одно – то, как я обошелся с бедной сиротой, дочерью Морстена. Проклятая жадность – неодолимый грех, который преследовал меня всю жизнь. Потому-то я и утаил от нее сокровища, по крайней мере половина которых принадлежит ей. Но и сам я не воспользовался ими – такой тупой и слепой бывает алчность. Превыше всего я дорожил сознанием, что обладаю богатством. Сама мысль о том, что нужно им с кем-то делиться, была невыносима. Видите эти четки, унизанные жемчужинами, рядом с пузырьком хинина? Даже с ними я не мог расстаться, хотя и вынул их, чтобы послать дочери Морстена. Дети мои, поделитесь с ней сокровищами Агры по справедливости. Но не посылайте ей ничего, даже эти четки, пока я жив. Бывает же так, что встают здоровыми и со смертного одра.