Теперь, когда хозяева приезжали в Скайхилл только на выходные, да и то не каждый раз, они нередко проводили вечера вдвоем. Обед для слуг подавали на час раньше, в девять Джонсон закрывал входную дверь, и они шли в его кабинетик – небольшую подвальную комнатку с окошком под потолком. Сидели, читали газеты или смотрели телевизор, играли в шахматы, разговаривали под традиционный бокал бренди.

Впрочем, разговоры не слишком клеились. Хотя дворецкий вернулся в Скайхилл только в начале ноября, обо всем, что произошло в его отсутствие, разумеется, узнал сразу же. И Тони чувствовал, что отношение Джонсона изменилось: он держался вежливо, но прохладно.

Тони давно догадывался, что Джонсон неравнодушен к Свете, хотя тот никогда этого явно не показывал. Но выяснилось, что и все остальные слуги – кроме, разумеется, Эшли – не на его стороне. Даже Салли, которая всегда строила ему глазки. Что касается Энни, Люси уволила ее сразу же, как только закончился светский сезон. По вполне веской причине: в отсутствие хозяев для текущей уборки хватало и одной горничной. Но рекомендацию Люси дала ей такую, что хуже не придумаешь. Нет, она не написала ни единого негативного слова. Только вот подано все было так, что любой мало-мальски опытный управляющий сразу понял бы: с этой девушкой лучше не связываться.

Питер не ошибался: о том, что Света, возможно, в положении, шептаться в доме начали еще за неделю до ее отъезда. Он понял это по любопытным взглядам, шепоткам за спиной, многозначительным ухмылкам. Кто знает, может быть, даже ставки делали, чем все закончится. И еще какое-то время потом выжидали. Но едва начали замечать их с Эшли вдвоем… Вот тут-то он и стал для всех негодяем.

Можно было ходить и объяснять каждому, что все не совсем так… или совсем не так. Или вывесить плакат. Но это бы не помогло. В глазах общественности он все равно выглядел мерзавцем, который соблазнил доверчивую девушку (ничего, что ей уже за тридцать?), бросил беременную и начал обхаживать следующую.

А с Эшли все получилось крайне глупо. Она принялась вешаться на него чуть ли не с первого дня. Кокетство ее было неуклюжим и настырным, а попытки намекнуть, что вакансия занята, игнорировались. Возможно, оборви он ее резко и недвусмысленно – ничего бы и не случилось. Но Тони снова наступил на те же грабли, что и с Хлоей.

Когда-то давно, в бытность подростком, он сильно страдал от невнимания со стороны девчонок. Маленький, тощенький, Тони был похож на ощипанного цыпленка и выглядел года на три младше сверстников. В четырнадцать резко пошел в рост, и стало еще хуже: одноклассники шутили, что Каттнер может спрятаться за шваброй. «Закройте форточку, Каттнера сдует сквозняком!»

Два года он не вылезал из спортзалов: тренажеры, бокс, теннис, футбол. К шестнадцати обзавелся наконец вполне годной для своего возраста мускулатурой, но тут свалилась новая напасть: юношеские прыщи. Причем в таком жутком количестве, что прежнее прозвище Стикмен* сменилось на более изысканное, но не менее обидное Тотус Флорео*** или попросту Тотус. В этом был еще и особый намек на героя песни, который страдал от неразделенных романтических устремлений: разумеется, безответный интерес Тони к противоположному полу не остался незамеченным.

«Трахни какую-нибудь телку – и все пройдет», - снисходительно советовали одноклассники, уже успевшие распрощаться с невинностью. Однако телки почему-то не горели желанием помочь ему в этом сомнительном предприятии. Даже те, которые совсем не пользовались успехом. Напрасно отец-врач уверял, что прыщи очень скоро исчезнут и что с ним было то же самое. На каждый засохший, словно издеваясь, вылезало два новых. Чтобы хоть как-то отвлечься от гормонального зуда (во всех смыслах этого слова), Тони еще больше занимался спортом, буквально до изнеможения, и учился как проклятый.