Милость обещал другой бог, греческий, которого княгиня Эльга привезла из Царьграда. Но он запрещает месть и требует прощения. Правена покачала головой, споря сама с собой: отказаться от мести ради собственного утешения она не могла.

В Боженках дружина Бера несколько пополнилась: Лельча, Горюнова дочь, попросилась в служанки к Правене.

– Возьми меня к себе, госпожа, – с грустной мольбой сказала она. – Что мне теперь за жизнь будет дома – все женихи знают, что я с мертвецом на коне ездила, никто меня не возьмет. Чем дома сохнуть, я лучше с тобой поеду, тебе послужу.

Отвага Правены наполняла Лельчу тайным восхищением; молодая вдова, спасшая ее от мертвеца и пережившая почти то же, стала ей ближе всех на свете.

Свое будущее Лельча видела верно: Правена и сама замечала, какие косые, недружественные взгляды бросали боженцы на слишком смелую девушку. Неупокоенные мертвецы опасны для хлебных полей, могут навести неурожай или мор на скотину, а на Лельче теперь навсегда в глазах соседей будет лежать мрачная тень Нави. Случись засуха или, наоборот, долгие дожди – ее бросят в реку, как это делают в таких случаях с зловредными покойниками, бывшими колдунами и прочими. А не бросят – превратится она в одинокую полубезумную старуху, к которой бегают тайком навести или снять порчу… Понимал это и Горюн; когда Бер сказал, что, мол, Правене в пути нужна служанка, Горюн отдал дочь без колебаний, взял полгривны серебра, да и все.

От Боженок до Забитицкого погоста Берова дружина добиралась не спеша. В каждой веси Бер и Алдан высаживались на берег и расспрашивали жителей: не приметил ли кто чужих мужчин – пятерых, не случилось ли чего необычного. За десяток переходов лишь два-три раза удалось подтвердить, что преследователи на верном пути. Дважды весняки видели чужаков, приходивших выменять серебряные кольца или серьги на съестные припасы; по описаниям Правена в одном таком пришельце угадала Градимира, а второй видок ничего не мог сказать, кроме «ну, мужик как мужик, два глаза, один нос»… Еще несколько следов были менее внятными: где-то за ночь исчезла вывешенная на просушку свита, где-то исчезла вотола из шалаша на покосе, две деревянные миски, ложки и горшок; унесли с реки сеть вместе с ночным уловом. В одной веси пропала овца, но тут могли и настоящие волки постараться, не двуногие.

В верховьях Мсты, где она поворачивает с востока на юг и уходит к Валдаю, стоял погост под названием Забитицы – восточный край земель, с коих ныне владыки Хольмгарда собирали дань. В Забитицах заканчивалась осведомленность Бера о здешних краях: дальше ему бывать не приходилось. Зато здесь Бер надеялся обнаружить четкий след: Игморова братия не могла миновать Забитицы. До того они просто шли вверх по Мсте, дорога у них была одна, но здесь им предстояло решить, куда дальше: к истокам реки, что привело бы их в южные словенские земли, потом на Валдай, в землю смолян, на верхний Днепр, откуда лежал путь в Киев, – или на восток, к мере.

Бер опасался, что беглецы изберут первый путь. Искать их на сложном, состоящем из множества волоков пути от Мсты до Днепра будет очень непросто, а догонять на Днепре и тем более в Киеве – еще сложнее. Была надежда на то, что Игмор с братией не посмеет явиться в Киев так скоро, не переждав даже одного лета подальше от мстителей. Ведь самые опасные в их глазах люди – Мистина и Лют Свенельдичи – с нетерпением ждут их как раз в Киеве.

– Пятеро мужиков молодых, чтобы в одной лодке… – стал вспоминать Ходотур, здешний старейшина и заодно хранитель погоста, который также служил гостевым домом для проезжающих торговых дружин. – В одной не было. В двух – было. Еще челнок у них. Там двое, там трое. Но они вместе были.