Я устало провела по лбу ладонью, борясь с острым желанием разлечься прямо на конской спине и подремать, пока Искра будет пытаться договориться с торговцами, чтобы те взяли нас в караван и позволили ехать с ними до самого Лиходолья. Глаза слезились, будто бы запорошенные мелким речным песком, я все пыталась потереть их, но пальцы натыкались на грубоватую, обмахрившуюся повязку, растирать которой веки – это сделать себе вдвое хуже. Я чувствовала себя невыспавшейся еще вчера, когда половину ночи пришлось гоняться за кэльпи, а ранний подъем и день, проведенный в дороге, к вечеру сделали меня сонной и неторопливой, будто перед зимней спячкой. Потому, когда кто-то из сидящих у костра людей предложил купить нам с Искрой места в караване, если рыжий сумеет опрокинуть его на землю в честном поединке, я даже ухом не повела, заранее зная, что харлекин любого человека положит на обе лопатки. Конечно, если противник не дудочник, играющий мелодию подчинения.

Не потребовалось и минуты, чтобы понять, насколько я ошиблась.

Человек, пожелавший «честного поединка» на недлинных палках, был высок, чуть выше Искры, но при этом жилист и худощав. Правую руку он все время прятал за спиной, держа палку в левой, но, несмотря на это, успел не раз и не два играючи дотянуться до харлекина, нанеся тому несильные, но очень обидные удары по затылку. Искра злился, вертелся юлой, но все равно попадался на ловкие приемы, дважды получая по выставленному вперед колену концом собственной палки, а при попытке дотянуться до противника едва не выпустил «меч» из рук из-за хлесткого щелчка по запястью.

Я оглянулась: караванщики, до сих пор равнодушно сидевшие у костра, подтянулись ближе, наблюдая за бесплатным развлечением на ночь глядя и отпуская едкие, колкие замечания. Кто-то довольно хохотнул, когда человек грациозным, почти неуловимым движением вывернул палку из руки Искры и отбросил ее прочь, за границу освещенного пламенем костра круга, оставив харлекина безоружным.

– И это все? Парень, да с такими навыками надо дома сидеть, а не в Лиходолье со слепой бабой рваться. – Искров поединщик крутанул палку так, что рассекаемый ею воздух низко, басовито загудел, и демонстративно опустил ее к земле. – Хватит играться, езжай своей дорогой.

– Ты меня еще не опрокинул, – тяжело выдохнул, оскалившись, харлекин. Торопливо расстегнул и сбросил сковывающую движения куртку, чуть пригнулся, отступив на полшага.

– Все-таки хочешь, чтобы я тебя извозил в пыли, – чуточку снисходительно и, как мне показалось, скучающе вздохнул человек и подался вперед, раскачивая палку, выставленную перед собой. Все быстрее и быстрее, пока мне не почудилось, что ровная деревяшка начала изгибаться, как змея, как тоненький ивовый прутик, хлесткий удар которого может прилететь исподтишка с любой стороны.

Если Искра продолжит по привычке бросаться на противника, то проиграет. Я видела, как его противник чуть покачивается всем телом, напоминая шассу, изготовившуюся к броску, как он переносит вес с ноги на ногу и чуть приседает, добавляя себе устойчивости. Он как кнут, гибкий и упругий, двигается, будто привык драться с теми, кто явно превосходит его по силе, но уступает в ловкости. А харлекин был как раз из тех, что пользуется сначала силой и скоростью, а потом всем остальным. Загряда не научила его осторожности по отношению к противнику-человеку, он привык идти напролом, ускоряясь или уворачиваясь в последний момент, когда меч или шестигранный кол уже летели ему в грудь. Но впервые он столкнулся с хорошо обученным воином, человеком, которого надо победить, а не уничтожить, попросту разорвав того в клочья. Искра не знает, как поступить, и потому пропускает удары, которые безвредны, будучи нанесенными палкой, но если бы это был меч…