– Одинцов, – Зима закинула ногу за ногу. – Ты коварная сволочь.

– Какой уж есть, – он потер щеку. – Ольге удалось найти общий язык с девочкой. Они переписывались. Звонили… я провел в поместье телефон. Знаю, что Надежда присылала Ольге картины. И преподавателя ей нашли… женщину, если ты думаешь обо мне плохо.

– Я не думаю. Я знаю. Ольга настояла?

– Да нет… я решил, что художники – ненадежный вариант.

Зима расхохоталась.

А Бекшеев подумал, что и сам бы действовал примерно так же.

– Одинцов… ты чудовище.

– А ты?

– И я. Я уже говорила, мы все тут чудовища.

– Просто… взрослая жизнь, она такая, – Одинцов развел руками. – Все шло более-менее по плану… насколько я знал. Ольга упоминала, что Анатолию многое не нравилось. То, что Надежда преподает в школе. То, что она учиться живописи. То, что хочет отправиться в Италию… даже не так. Желание окрепло и Надежда стала строить планы. Мы отправили некоторые её работы и получили ответ, что способности у нее имеются. Её готовы были принять в художественную школу. На год. Как минимум. Тогда Анатолий заявил, что если Надежда уедет, он разорвет помолвку.

– А она?

– Она сказала, что ей нужно подумать. Все же она его любила. Страшно расставаться с тем, кого ты любил… даже когда любви уже не осталось. Извините.

– Дальше, – сухо произнес Бекшеев.

– Дальше… она взяла на раздумье три дня. Просила не мешать ей. Мы с Ольгой не звонили. Не торопили. И я бы принял её выбор. В конце концов, это её жизнь… да и развод сейчас не такая и проблема.

– Одинцов… – Зима произнесла это с упреком.

Одинцов же пожал плечами и ответил:

– Он с ней не справился бы. Не тот характер. И рано или поздно, она захотела бы свободы. Она чем-то тебя напоминала… так вот, на третий день позвонила Софья Васильевна. И сказала, что Надежда умерла.

Слово было произнесено. И упало гранитной глыбой.

– Как? – после недолгой паузы уточнила Зима.

– Её нашли в лесу. У реки. Она часто туда ходила. Брала с собой этюдник и рисовала. Она рисовала, когда нужно было подумать. Ольга говорит, что это хороший способ уложить все в голове. Не знаю. Я рисовать не умею.

Тут Бекшеев его понимал. И дело даже не в умении или неумении. Просто у женщин в голове все как-то иначе работает.

– Её хватились ближе к вечеру. Начали искать. И нашли. Уже мертвую, – Одинцов потер пальцем нос. – Согласно официальной версии, её укусила гадюка. Ранняя осень была, но погода, помню, стояла теплая. И змеи были активны. Там, у реки, обычно ужи. Вот она или перепутала, или просто не увидела в траве.

– Уверены?

– Уже – нет. Тогда… я лично ездил. Это как…

Пощечина.

Хуже.

Это признание его, Одинцова, неспособности сдержать слово.

– Я отвез тело в Петербург. Я нашел хороших специалистов… лучших из доступных. Я даже с некромантом беседовал, но тот сказал, что времени прошло многовато, а смерть была тихой, поэтому четкого следа и не осталось. И да, все подтвердили, что виновата именно змея. Змей там много. Село поэтому и прозвали Змеевка, что змей там много. Одно время там их отлавливали, яд сцеживали и жир плавили. Но это еще до войны…

– Гадюки, конечно, могут ужалить, но… – Зима сменила позу. – У нас в деревне случалось, что кого-то кусала… иногда это даже не чувствуется, особенно, если на покосе там. Просто нога начинает пухнуть, место болит. И ранки тогда видны. Под коленом.

Она и коснулась ноги.

– Но у гадюки не такой яд, чтоб человек сразу умер. Да и не сразу. Потом лихорадит, вроде… и слабость[7]. Потом еще болеют долго.

– Мне сказали, что у Надежды было слабое сердце. Результат того, что им пришлось голодать, мерзнуть… и в целом её здоровье было далеко от идеального. А еще она была беременна.