Эту дверь с кодовым замком имел право открывать только Бахрам Магомедов, который отвечал в институте за содержание змей. И кода никому знать не полагалось. Правда, у Михалыча в каморке лежала бумажка с заветными цифрами, на всякий пожарный случай, но и об этом никому знать не полагалось. Что же это такое? Кто открыл змеюшник? И что это за странная штука на полу?

Михалычу было плохо видно, что лежит перед террариумом, но подойти поближе он боялся. Все-таки, вспомнив свой вахтерский долг, он заставил себя сделать несколько тяжелых шагов и, наконец, разглядел странный предмет на полу.

– Господи-Сусе-Христе!.. Царица небесная! – захрипел Михалыч, в ужасе взмахнул руками и выронил палку, которая с грохотом заскакала по бетонному полу.

И, словно разбуженная этим грохотом, со страшного предмета на полу поднялась и застыла, трепеща раздвоенным язычком, жуткая змеиная головка.

– Петр Лексеич! Савушкин ето, вахтер! – Голос Михалыча в трубке хрипел и прерывался. – Чего звоню-то… ето… Не знаю, как и сказать… Мертвяк у нас в подвале! Девка ета, Ленка. Курчавая, с третьего етажа. Лаборантша. Да тверезый я, Петр Лексеич, Христом-Богом клянусь, тверезый! Не ругайся, Петр Лексеич, в своем я уме. Правду говорю. Чего еще-то… А, змеюка на ей! Петр Лексеич, видать, она ее, Ленку-то… Я от ей еле убег. Не. Не, не зеленая, серая какая-то, черт ее там углядит! Петр Лексеич, мне милицию-то звать али как? Ага, ага, добро… Дождусь…

Михалыч положил телефонную трубку и, обхватив руками гудящую голову, горестно замычал. Кучерявенькую Ленку с третьего этажа было жалко, но еще жальче было себя. Теперь все. Прощай, непыльная работа в тихом месте, с Сашкиным спиртяшкой, с Веркиным вареньицем… Теперь затаскают по следствиям, уволят. Упаси Бог, еще и на него все свалят. Вот влип так влип.

В горле пересохло. Михалыч бросил тоскливый взгляд на тумбочку, но открыть не посмел. Нельзя. Сейчас начальство прибудет, начнется разбираловка. Не дай бог, кто унюхает свежак – греха не оберешься!

Он вспомнил про чай. Чай уже остыл, был едва теплый, а Михалыч любил горячий. Но выбирать теперь не приходилось. Михалыч снял блюдечко с кружки и жадно, в несколько глотков, опрокинул в себя густо-коричневую сладкую жидкость.

Внезапная мысль заставила Михалыча подскочить на табуретке. Что же это он забыл! Она, Ленка-то эта, не одна ведь оставалась! С начальством, а коли с начальством, то с него, с Михалыча, и спросу нет. Начальство за все в ответе!.. А он-то забыл с пьяных глаз, дурак старый, переполохался зазря. И бумага, бумага-то ведь выправлена по всем правилам, за всеми подписями. Сейчас он ее найдет, чтоб наготове была!

Он вскочил и со всей возможной скоростью поковылял к столу. Вдруг сердце подпрыгнуло в груди и остановилось. В глазах стало темно, в голове загудело, его потянуло куда-то вверх, вверх, а потом вниз, в темную вращающуюся воронку.

Он не испугался, только удивился: что это с ним? И это удивление так и осталось на его лице.

– Герман Юрьевич, простите, если разбудил. Метельчук беспокоит. ЧП у нас, Герман Юрьевич. Вахтер звонил, Савушкин. Ох, язык не поворачивается… Говорит, труп у нас в подвале обнаружил. Да самому не верится! Может, и делириум, у нас все может быть. Уже еду, из машины звоню. Разберусь, разберусь… Говорит, лаборантка, из Петраковской лаборатории. Петракову уже звонил, но он не отвечает. И по мобильному тоже. Кто ж его знает, может, у дамы… Да, еще… Савушкин говорит, что змею там видел. Ох, да уж хоть бы зеленую. Но я на всякий случай за Магомедовым заеду. Да, да, на месте решу… Да, полицию, да, хорошо…