Бахрам резко обернулся.

– Нет! – закричал он. – Не могло такого быть! Не могло! Матерью клянусь! Не могла гюрза сама вылезать! Эта женщина… она сама гюрзу брала! Шайтан! А мне теперь тюрьма, да?

Во двор института въехала машина-фургон, развернулась, стала подавать задом к подъезду. Люди расступились, назначение фургона поняли все. «Труповозка, труповозка…» зашелестело в толпе. Всех как магнитом стянуло ближе к машине.

Под тяжелое молчание толпы из института вынесли и погрузили в фургон два упакованных в пластиковые мешки тела.

Вахтер Егор Михайлович Савушкин и лаборантка Елена Кашеварова навсегда покинули место своей работы.

Часам к четырем народ все-таки начал расходиться. Люди устали, проголодались, восприятие притупилось. К тому же погода после полудня начала стремительно портиться. Небо затянуло тучами, несколько раз начинал накрапывать дождь. Однако сотрудники лаборатории фитопрепаратов по-прежнему стояли группкой у института, ждали, когда выйдет их заведующий Павел Анатольевич.

Петракова отпустили только в пятом часу. Выйдя из института, он, в уже поредевшей толпе сотрудников, сразу встретился глазами с Зоей. Увидев Павла, она бросилась к нему, схватила под руку, и они быстро пошли прочь. Кое-кто кинулся было к Петракову с расспросами, но они с Зоей только отмахнулись, Павел пробормотал: «Потом, потом…». Никаких сил на разговоры не было. Больше всего хотелось чего-нибудь выпить и хоть на минуту все забыть.

Уходя, Павел отыскал глазами своих сотрудников. Они стояли все вместе, кучкой – серьезная Лиза Мурашова, забавная толстушка Людочка Пчелкина с круглыми зелеными глазами, меланхоличный Николашин, хипповатый очкарик Федор Макин и впереди всех маленький Ивануткин, смотревший на Павла пристально и враждебно. Как будто точно знавший, что это он виноват в смерти тех, кого сегодня вынесли из института в пластиковых мешках. Ладно, это потом, завтра – все разговоры, все разборки… А сейчас быстрее уйти подальше от этого кошмара…

В кафе на Университетском проспекте они с Зоей нашли свободный столик у окна. Заказали коньяк, какую-то еду и кофе. Выпили молча, не чокаясь, как за помин души. Закурили.

– Паша, что там было? – Зоя смотрела на него напряженно и устало. Сегодняшний день, видно, и ей дался нелегко. Зоино лицо горело нездоровым румянцем, веки припухли. Конечно, весь день стояла на холоде, волновалась за него и за них за всех…

– Пока неясно. То есть черт-те как неясно! – Павел неожиданно взорвался, стукнул кулаком по столу. Звякнув, подпрыгнули рюмки и пепельница, оглянулись официанты. Он с трудом взял себя в руки, заговорил спокойнее: – У вахтера, скорее всего, сердечный приступ. По крайней мере, внешние признаки похожи. Видимо, сердце у него давно болело. Блистер, кстати, там валялся с таблетками… Ну увидел труп, змею, перепугался – и все. Говорят, он змей до смерти боялся. – Павел угрюмо усмехнулся. – Правда, что до смерти… Да и пьян был, конечно, как обычно. С ним-то более-менее понятно. Но Кашеварова! Как она-то там оказалась? Зачем в террариум полезла ночью? Они мне всю душу вымотали: «Почему ваша сотрудница оказалась ночью в подвале?»

– А ты?

– А я как Каин: не сторож, мол, я сотрудницам своим…

– Что, так и сказал?

– Почти так. Сказал, что ничего не знаю, что ночных работ в лаборатории не велось и в ближайшее время не планировалось. Еще сказал, что если бы шли ночные эксперименты, лаборантка в любом случае была бы не одна, а с кем-то из сотрудников. Сказал, что лаборанты участвуют в экспериментах только как помощники, самостоятельных работ они не ведут. И еще, что на ночные эксперименты требуется специальное разрешение, которое подписываю я, так что не знать об этом я не мог. Они спросили, где это разрешение хранится, если оно есть. Я сказал, что передается на вахту, чтобы вахтер был в курсе, если кто-то остается в институте на ночь. Они обыскали все на вахте и, конечно же, ничего не нашли…