Именно с помощью трансформированной пальмы я в свое время заработал уважение масаев, убив в одиночку льва. Однако особенно их впечатлило даже не это, а то, что я не пользовался непременным атрибутом такой охоты – щитом. За этот славный подвиг я удостоился принятия в племя, посвящения в воины и ритуальных шрамов на руках и груди, но от насечек на лице и обрезания все же отказался – не настолько торжественностью момента проникся. К тому же собственный агрегат меня вполне устраивал и без каких-либо дополнительных модификаций, а рожа и так расписанная. Одним словом, в этом плане я недомасай. Но вот в других моментах не только масаю, но и индейцу не уступлю – дикарь не хуже некоторых. В армии даже позывной был – «Тунгус». Прошу заметить, не в силу общей тупорылости, а потому что в графе «национальность» эвенком записывался. Это до сих пор шухерящийся от властей и перестраховывавшийся дед присоветовал. А то, что на вид я чистый русский, его совершенно не смущало. Еще он ворчал, что фамилия Вадбольские и так слишком известная, однако сменить ее ни отцу, ни мне не позволил – гордился происхождением и хотел сохранить древний род.

– Если документы поднимут, то хоть среди тунгусов искать не будут, – говаривал по этому поводу дедуля.

Я действительно вырос среди эвенков, на берегах Бикина, в уссурийской тайге, телевизор и тот в первый раз увидел лет в десять. Зато охочусь сколько себя помню – если и преувеличиваю, то не слишком, потому и с пальмой обращаться умею. На медведя с ней ходил. Первый раз вместе с дедом, в двенадцать лет, а потом и самостоятельно.

Деда пришли арестовывать в сорок девятом, по «делу о геологах». Но явившиеся за доктором геолого-минералогических наук сотрудники НКВД,[35] видимо, не учли, что профессор Вадбольский не «очкастый интеллигент», а матерый геолог-полевик со стажем, орденоносец и фронтовик, прошедший всю войну в войсковой разведке. В результате дед положил троих «чекистов», ранил еще одного и ушел бы, не будь ранен сам. По всем статьям ему светила «стенка», но дедушка сумел намылиться в бега прямо из тюремной больницы, по ходу дела завалив еще парочку вертухаев.

После всего случившегося в городе оставаться было нельзя, и дедуля свалил в тайгу, где и скрывался, пока не осел в дальнем эвенкийском стойбище. А еще через какое-то время, обжившись, осуществил диверсионный рейд во Владивосток, откуда и забрал свою семью, отбив ее перед самой отправкой в лагерь.

Не один, естественно, налет совершал – с группой единомышленников.

Попутно нанес серьезный урон местному отделению НКВД-МГБ, частично вырезав сотрудников и почти полностью руководителей на местах, парализовав этим любую осмысленную деятельность чекистов. Уважения к человеческой жизни прошедший войну дед был лишен начисто, к тому же хорошо запомнил, как «обрабатывали» его самого, и прощать такие вещи был совершенно не намерен.

Дедуля с удовольствием вспоминал, как визжал посаженный на раскаленную плиту майор ГБ. Тот самый, что парой месяцев раньше допрашивал его самого.

– Я фашистов всячески убивал, но эти мерзавцы куда хуже – свой народ тиранили. Мы многих тогда передушили, было за что.

Правильно – гадов давить надо безжалостно! В этом вопросе я с дедом абсолютно солидарен, похоже, характером в него пошел…

После акции дед окончательно скрылся в лесах. Так и получилось, что отец, а за ним и я росли вдали от цивилизации, о чем ни капельки не сожалею! Даже в школу я ходил только в старшие классы, а до этого со мной занимался дед, что, кстати, на качестве образования никак не сказалось, скорее, пошло ему на пользу. Понятно же, что такое деревенская школа в медвежьем углу…