Но что самое странное, на этой дороге стояли трое – я, Костя и Люта. Как я наивно полагал, бард только играет дорогу, но не идет по ней, а если и идет, то в какое-нибудь расчудесное и приятное во всех отношениях место. Ну, знаете, рыцари там, ведьмаки, дармовое пиво и сговорчивые красотки. Герой работает, а бард поджидает его в корчме. Признаться, я был очень даже разочарован. В конце концов, чертовски обидно, когда тебя поманили чем-нибудь этаким, разноцветным и удивительным, а потом подсунули совершенно такую же, осточертевшую реальность, исшарканную твоими же шагами или шагами тебе подобных, что совершенно безразлично, до дыр на асфальте. Мне не сюда, ребята. Мне отсюда…

Оказывается, играя дорогу, я совершенно забыл про кофр, и теперь моя гитара была совершенно беззащитной перед этой гнилой моросью, а кофр остался там, в квартире. Вот ведь досада!

Я снял куртку и бережно укутал гитару – начал накрапывать дождик, мелкая водяная пыль матово ложилась на полированную деку. Я был обижен, как провинциальная девушка, которой обещали голливудскую карьеру, а в результате отправили в дешевый турецкий кабак развлекать клиентов.

– Пойдем, бард, – Люта потянула меня в сторону городка, – пойдем, нам туда.

Морось серебристой пылью оседала на ее легком хитоне, или как там называлось ее платьице, кое-где ткань уже намокла и прилипла к телу. Мне стало неловко, и я, вздохнув, принялся разворачивать гитару, чтобы отдать куртку Лютне, и от этого меня снова разобрала досада. В конце концов, гитары всегда относились ко мне намного лучше, чем женщины…

Однако, к моему стыду и облегчению, герой Костя опередил меня. Матадорским жестом он сорвал с могучих плеч пижонский клетчатый пиджак и бережно накинул его девушке на плечи. «Ну вот и ладно», – подумал я, вытер водяную пыль с деки носовым платком и снова тщательно укутал инструмент, обмотав получившуюся куклу рукавами той же куртки и завязав их узлом.

К моему удивлению, под пиджаком у Кости не оказалось никакой наплечной кобуры – ничего похожего на оружие. Поймав мой удивленный взгляд, Костя пояснил:

– Герой должен сам отыскать оружие. На месте, так сказать. Таковы правила.

После чего отпустил узел своего шикарного галстука и решительно зашагал в сторону городка.

Мне показалось, что он опять чего-то не договаривает. Уж больно веско он это сказал, уж очень решительно шагал вперед. А всякое «чересчур», как известно, предполагает, как бы это сказать, ага… недовложение качества.

Костин пиджак доходил Люте почти до колен, в нем она стала похоже на музыкальную клоунессу из тех, что прикидываются стареющими раздолбаями-тромбонистами, чтобы в конце номера одним стремительным и неуловимым движением скинуть мешковатую одежду и предстать перед публикой во всем блеске цирковой красоты и женственности. И чтобы сдавленное «Ах», вырвавшееся их мужских глоток, утонуло в аплодисментах. Только на этот раз мне, уже не как зрителю, а как участнику клоунады, довелось наблюдать обратный процесс. А стало быть, не стоило аплодировать и ахать.

Герой Костя, похоже, не сомневался или делал вид, что нам именно туда, потому что уверенно и целеустремленно, как паровоз, двигался по мосту, стремясь, наверное, как можно скорее открыть новую страницу своей героической биографии. От него, по-моему, даже паром пыхало.

Такая решительность здорово отдавала комсомольским задором, который я и в молодости на дух не переносил, поэтому я остановился. Герой прошагал несколько шагов, потом вернулся и с удивлением уставился на меня. Но решительные взгляды и сурово нахмуренные брови на меня давно уже не действуют. Равно как и женское презрение.