Освобожденный из-под стражи новым князем Всеволод Мстиславич оставил в заложниках в Новгороде своего сына Владимира и уехал в Киев, где Великий князь выделил ему Вышгород, почетный, но очень небогатый. И тогда Всеволод решил попытать счастья во Пскове, тем более оттуда уже звали бывший посадник и другие его сторонники.

Святослав ходил по терему гоголем, поглядывая на дружину с усмешкой: вот, мол, я каков! Он готов был решать все споры в пользу новгородцев в благодарность за избрание, но быстро оказалось, что спорят они меж собой и еще с… его дружиной! Новый посадник Якун не мог найти себе места, нутром чуя крупные неприятности именно из-за вольности княжьих дружинников, больно задиристы и вели себя, словно варяги. Но у Новгорода и на варягов управа находилась. Пробовал говорить Святославу Ольговичу, но князь только отмахивался:

– Я без дружины – никто. Небось не обидят твоих новгородцев.

Ошибся, обидели, да еще как! И отличился сам князь.

К Святославу пришел с просьбой разобраться брат бывшего новгородского тысяцкого – Петрилы Микульчича. Дело вроде странное, такое, в какие и соваться не следует, но князь вмешался на свое счастье (или несчастье?). Причиной вмешательства оказалась виновница заварившейся бучи дочь погибшего тысяцкого – Мария Петриловна.

Дочери Петрилы Микульчича ставили в вину гибель мужа – новгородского сотника Громилы Силыча, которого, по совести говоря, угробили Святославовы дружинники. Но сородичи сотника обвинили в соучастии женку, мол, неверна была, и изгнали ее со двора. Чего хотел дядя красавицы, он, пожалуй, не знал и сам, защиты, и все тут. А какой? Заставить вернуть вдову в дом? Так ведь ей житья там не будет. Открыто наказать своих дружинников, да еще чтоб сказали, что Мария не виновна? Никогда князь на такое не пойдет. Куда ни кинь, всюду клин.

Но Святослав, глядя на крепкую, аппетитную вдовушку, которую, кажется, мало печалила мужнина смерть, думал совсем не о суде над дружинниками или созыве веча. Мария Петриловна пришлась ему по сердцу, да так, что объявил, мол, оставляет ее у себя в тереме, пока во всем не разберется. Сначала у брата тысяцкого взыграло: что ж это за защита, ежели бабу вот так при себе оставляют?! Такого позора в их роду не бывало, у князя больно масляно глаза на вдову блестели, для чего оставлял, и объяснять не надо. Но тут свое слово сказала строптивая Мария Петриловна, видно, решила, что с князем и наложницей лучше, чем на дворе у родни опостылевшего мужа. Вдова глазами на дядю сверкнула:

– Сказано, князь разберется!

Боярин хотел было пригрозить, что потом и на свой двор тоже не пустит, но чуть подумал и махнул рукой:

– А… с вами, бабами, тут!..

Глядя вслед уходившему дяде, Мария Петриловна поинтересовалась у Святослава:

– Пересказать ли, князь, каково с нелюбым мужем было?

И голос вдовы звучал так ласково да заманчиво…

Княгини она не боялась совсем, Екатерина все же с молоком матери впитала уверенность, что жен может быть много и мешать супругу любить их всех не следует. Но Святослав не на ту напал, Мария не собиралась становиться просто наложницей, у нее были совсем другие планы… Только перехватив масленый взгляд князя, шустрая вдова уже знала чего хочет и как будет этого добиваться.

– Расскажи, расскажи…

– Да тут ли при людях? – вроде даже смутилась вдова.

У Святослава еще были дела, потому пришлось назначить другое время и другое место для беседы, сгорая при этом от нетерпения.

– А до той поры что же, на крыльце сидеть да горевать?

– Нет, что ты, что ты!