– Неужели тебя напугал этот крючконосый хлыщ? Не верю!

– Не напугал, но заставил насторожиться. Он так много знает обо мне, о тебе, о пережитых трагедиях. А что нам известно об этом господине? Только три малозначительных факта: Ираклий из древнего грузинского рода, он собиратель исторических диковинок и хороший актер. Помнишь, как достоверно он разыгрывал робость и рассеянность? Еще покашливал так смущенно: «Кхе-х!» – с горькой ухмылкой передразнил сыщик. – А как он на ходу сочинял про покушения, чтобы убедить меня взяться за это расследование… Дьявольский талант.

– Нам еще кое-что о нем известно, – возразил Митя. – Мы видели убийцу и можем описать полиции его приметную внешность.

– Внешность легко изменить. Наденет Ираклий парик, отпустит бороду – и уже никто не признает по словесному описанию. Нет, пока зацепиться не за что.

Мармеладов аккуратно согнул записку пополам, затем еще раз и положил в карман сюртука.

– Признаться, я ожидал, что ты скомкаешь чертов листок, – удивленно сказал почтмейстер, – и отбросишь как можно дальше.

– Мне подобные эмоции не свойственны, – пожал плечами сыщик. – К тому же Сабельянов прав: я помог ему довершить черное дело. Вольно или невольно – разве это оправдание? Ираклий заранее сообщил мне все необходимое для разгадки. Оставалось только сложить правильно, а я не сумел. Смерть Макара Вострого на моей совести. Именно поэтому мне важно сохранить письмо убийцы. Как вексель. Знай, Митя, сколь бы хитер и коварен не был злодей, но я стребую с него должок и закрою этот счет.

– А для меня ничего не найдется?

Мармеладов выступил из темной подворотни как раз в тот момент, когда почтмейстер, разогнав поздних посетителей, закрывал контору. Митя выронил ключи и сжал пудовые кулаки, но узнав приятеля, расслабился.

– Тьфу ты! Разве пристало честным людям подкрадываться? Я же на нервной почве и зашибить могу. Ненароком…

– Прости, не подумал.

– Последние полгода ты, братец, вообще не способен связно мыслить. Помешался на Ираклии, будь он тысячекратно проклят. Я тоже хочу, чтобы убийца ответил за свои преступления и по мере сил готов способствовать… Но мера-то, эта самая, должна быть! А ты уже успел весь Кавказ объехать в поисках следов. Сотни людей в Москве расспросил, не знает ли кто Сабельянова. Писем на гербовой бумаге отправил в столицу рублей на двести!

– И все без толку. Никто не знает, откуда взялся наш убийца, чем занимался прежде и с кем поддерживает отношения в настоящее время. Справился во всех дворянских собраниях, закрытых клубах, тайных ложах, редакциях журналов, тюрьмах и психиатрических лечебницах… Даже намека не обнаружил. Вот жду последнее письмо из Петербурга, на которое возлагаю большие надежды. Если и там пусто, мне останется только сесть на ступеньки перед публичной библиотекой, сгорбиться от тоски и каждому проходящему докучать вопросами.

– Ну, тогда, – почтмейстер вынул из внутреннего кармана шинели узкий конверт, – пляши, Родион! Трепака пляши, с коленцами. Есть письмо! Только что доставили на твое имя. Захватил вот, собирался лично снести. Не доверять же моим остолопам. Еще потеряют…

Сыщик нетерпеливо вырвал письмо и поспешил к фонарю.

– Судя по штемпелю, отправили девятнадцатого февраля, – продолжал Митя. – Неделю назад, выходит. Что там?

– «Милостивый государь, отвечая на ваш запрос…» Дальше! Так. Так! «Информацией о г-не Ираклии Цобелиани, также известном под фамилией Сабельянов, не располагаем…» Вот и весь сказ. Это страшно, Митя. Получается, вся гигантская, и оттого неповоротливая, система охранения порядка в нашей империи, слыхом не слыхивала об этом коварном злодее. А ведь он еще молод, и имеет все шансы вырасти в короля преступного мира. С его-то беспринципностью и одержимостью.