Прошлогодняя трава и оттаявшая под весенним солнцем земля не шевелились. А через некоторое время он перестал ожидать, что зашевелятся.

Снова взяв себя в руки, старик прошел мимо низких каменных колонн вон с кладбища. Всю дорогу к дому ему хотелось резко обернуться и поглядеть, что у него за спиной. Но этого он не сделал.

Вошел в дом с черного хода и запер за собой дверь. Обычно он никогда не запирал дверей. Хотя настало время ленча, аппетита не было. Вместо того чтобы готовить еду, он открыл бутылку «Короны». Три пивные банки на день – его обычная норма, а не минимальное потребление. Бывали дни, когда не пил вовсе, хотя не в последнее время. С недавних пор, забывая про свою норму, он осушал более трех за день. А в некоторые дни – значительно больше.

Чуть позже полудня, когда Эдуардо сидел в кресле в гостиной, пытаясь прочесть Томаса Вулфа и потягивая третью банку пива, он вдруг понял, яростно стараясь избавиться от этого ощущения, которое все равно оставалось: пережитое на кладбище было предупреждением. Предчувствием. Но предчувствием чего?

* * *

Когда апрель миновал без повторения феномена в нижнем лесу, Эдуардо сделался более – а не менее – напряженным. Каждое из предыдущих событий происходило, когда луна была в одной и той же фазе – в четверти. Небесные условия начали ему казаться все более и более влиятельными, когда апрельская луна прибыла и стала убывать без нарушений графика. Лунный цикл не должен был иметь ни малейшего отношения к таинственным событиям – но тем не менее по обычному календарю их можно было вычислить без труда.

В ночь на первое мая, которая могла похвалиться тоненькой загогулиной новой луны, он заснул полностью одетым. Пистолет в кобуре из мягкой кожи лежал на ночном столике. Рядом был дискмен с наушниками и уже вставленным альбомом «Вормхарта». Двенадцатизарядный ремингтоновский дробовик лежал под кроватью, готовый к бою. Оставалось только протянуть к нему руку. Видеокамера была снабжена новыми батареями и чистой кассетой: Эдуардо приготовился действовать быстро.

Он спал судорожно, но ночь прошла без инцидентов.

По правде говоря, он не слишком ожидал неприятностей до раннего утра четвертого мая.

Конечно, странный спектакль мог вообще больше не повториться. Он очень надеялся, что не станет его зрителем снова. Однако сердце чувствовало то, чего не мог принять целиком его мозг: значительные события уже начались, они только набирают силу, и больше он не может позволить себе играть в них роль лишь осужденного в кандалах, не может оставить себе лишь один выбор – между виселицей и гильотиной.

Когда выключил свет, ждать пришлось не столь долго, как предполагал. Может быть, из-за того, что ему не удалось хорошо выспаться предыдущей ночью, второго мая он отправился в кровать рано вечером – и был разбужен после полуночи, в первые минуты третьего, всеми этими зловещими и ритмическими пульсациями.

Звук был не громче, чем в прошлый раз, но волна давления, которая сопровождала каждое биение, была раза в полтора мощнее, чем что-либо, что он переживал до сих пор. Дом трясся весь, до фундамента, кресло-качалка в углу стремительно валилось по дуге взад-вперед, как сверхактивный призрак, который впал в сверхчеловеческую ярость, а одна из картин свалилась со стены и с грохотом обрушилась на пол.

К тому времени, когда Эдуардо включил свет, откинул одеяло и встал с кровати, он незаметно погрузился в состояние полутранса, схожее с тем, которое захватило его в прошлом месяце. Если он поддастся этому целиком, то опять ослепнет и скоро обнаружит, что покинул дом, даже не осознавая, как сделал первый шаг от кровати.