Алиенора спохватилась, что задела больное место.

– Бекет мнит себя королем по доверенности, – ответила она. – Подчеркивает свою значимость, швыряясь деньгами и окружая себя роскошью. Закатывает шикарные пиры; даже его повседневная котта отделана серебром. Полагает, что именно так и поступают короли. Надеется, если укроет позолоченным покровом низкое происхождение, люди забудут, откуда он вылез в канцлеры. Но все, конечно, об этом помнят, потому что своей безудержной расточительностью Бекет постоянно об этом напоминает.

– Но на меня это не похоже, – не согласился Генрих. Встав с кровати, он натянул брэ и прикрепил пояс для чулок. – Никогда не любил всякую мишуру. Я даже положил свою корону на алтарь Вустерского собора, чтобы не таскать эту тяжелую штуку на голове четыре раза в год. Сделай одолжение, оставь Томаса в покое, пусть себе носит свои шелка в мою честь, потому что мне на это наплевать. Если он и стремится подчеркнуть свою значимость, что из того? – Он упер руки в боки. – Я все равно король, хоть здесь без шоссов, хоть на приеме в горностаевой мантии. А он все равно мой слуга.

Алиенора собрала волосы и откинула их назад.

– Все так, но иногда ты очень уж рьяно претворяешь его затеи в жизнь.

– Но заметь, только я решаю, делать это или нет. – Генрих снова поцеловал жену и с задумчивым выражением лица вышел из комнаты.

Армия, двинувшаяся на Тулузу, по размерам была сравнима с теми, что отправлялись в Крестовый поход. Под началом Томаса Бекета собрали семь тысяч рыцарей. Он сменил сутану на кольчугу, у левого бедра висели вычурные ножны, из которых гордо выступала отделанная красной кожей рукоять изящного меча. С тем же воодушевлением, с которым в прошлом году он устроил парад в Париже по случаю обручения наследников двух престолов, он взимал налоги с Англии и Нормандии, чтобы покрыть военные расходы.

Алиенора, хотя и предостерегала Генриха насчет канцлера, успехами его на государственном поприще была весьма довольна. Тщеславие ее разыгралось, как никогда, после того как Томас собрал огромную сумму – девять тысяч фунтов стерлингов – на нужды кампании, и предчувствие успеха вскружило ей голову. Тулуза не устоит против такого грандиозного натиска. Если Алиенора, подобно своим предкам, торжественно воссядет на троне в большом зале Нарбоннского замка и станет вершить правосудие как хозяйка этих земель, вот тогда можно будет сказать, что превратности судьбы были не напрасны, и все в мире наконец встанет на свои места.

В других покоях замка Изабелла де Варенн прощалась с мужем, уезжавшим на войну. Армия, направлявшаяся на осаду Тулузы, в полном снаряжении ратным строем покидала Пуатье, к великому облегчению горожан и их жен. Изабелла редко видела Гильома в доспехах – он предпочитал надевать их только на поле битвы – и почувствовала одновременно и страх, и гордость за мужа, красовавшегося в кольчуге и шелковом сюрко в желто-голубую клетку, с мечом на поясе. Недавно они провели ночь как супруги, и она молилась о том, чтобы на этот раз ей удалось зачать.

– Выглядишь внушительно, – сказала Изабелла и коснулась его руки, покрытой жесткими стальными кольцами.

Он принужденно, тревожно улыбнулся ей:

– Я сопрею. Надеюсь, скоро все это можно будет снять. Мы еще даже не тронулись, а я уже мечтаю только о том, чтобы эта кампания как можно быстрее закончилась.

Изабелла вздрогнула:

– Я тоже.

– Конечно. – Он опустил глаза, опушенные густыми темными ресницами.

У Изабеллы занялось сердце. Она бы так хотела разгладить хмурую складку между его бровями и избавить супруга от участия в этом походе.