– Ты понимаешь, Женька, – сказала ей Алла. – Я ведь даже сообразить ничего не успела. Куда Павел полетел на этом снегоходе, зачем!.. И Вика не узнала. Он был совершенно бурый, а Вик-то белый. Он стал бурый от крови.

– Как вы думаете, – спросила Женька, – он поправится?

– Я не знаю.

– А к Марку сейчас можно пойти?

– Лучше не надо, Жень. Мы… потом.

Она вернулась в кухню и стала заново растапливать погасшую плиту. За окнами вечерело, сумерки ложились на лес, лазоревые, чистые.

Пришел Петечка, постоял возле нее и сказал:

– Жалко собаку. Хорошая собака была.

– Замолчи, – велела Алла. – Они там стараются, а мы тут уже все решили, да?..

– Чего там решать, Алла Ивановна, – Петечка махнул рукой. – Вы ведь все понимаете, но прикидываетесь! Вы прикидываетесь святой, вам так больше нравится. Вы хотите всем показать, что верите в чудеса, а на самом деле знаете, что никаких чудес не бывает. И волшебных исцелений тоже не бывает.

Алла молча подкладывала дрова в плиту.

– И вот еще что, – тут Петечка уселся на стул верхом, как обычно садился Марк. Видимо, Петечке нравилась эта его манера. – Когда зарезали Виноградова, мы все не так страдали и убивались, правда ведь?.. Вот ведь человеческая подлость!.. Нет, мы сделали вид, что нам есть до этого дело, но нам было наплевать. Вернее, нас это касалось только в смысле подозрений – как бы не заподозрили кого-то из нас. А когда собаку волки порвали, так мы сразу стали такие добрые! Понимаем, сочувствуем, чуть не плачем! Выходит, мы скоты, да?

– Петька, ты глупый мальчишка, – сказала Алла. – Всем твоим взрослым рассуждениям грош цена. Тебе страшно, что Вик умрет или уже умер, вот ты и сидишь и несешь невесть что. От страха.

Она вытерла глаза, в которые попал дым, и повернулась к Петечке.

– Конечно, нам наплевать на Виноградова, – продолжала она, рассматривая парня. – Мы его не знали, не любили, даже почти не разговаривали!.. Для нас его смерть – не горе. Скорее чрезвычайное происшествие, да еще с неприятными последствиями. А Вик наш друг. Он пришел за нами в метель и привел Марка. И вас, дураков, он тоже нашел, когда вы одни ушли! Это ведь он мужиков на вас вывел. Он твой рюкзак понюхал и вывел! Ты наверняка в ту ночь с жизнью уже попрощался? Ну хоть себе-то не ври, так и было, да?.. И вдруг прибежал Вик. И сейчас ты сидишь и боишься, что его не спасут.

– Да ну вас! – Петечка поднялся, вышел в коридор и постоял там, словно не зная, куда идти.

Женька помедлила перед дверью с надписью «Посторонним вход воспрещен. Только для персонала», потянула за ручку и зашла.

Марк выглянул из ванной. Женька отрицательно помотала головой – никаких новостей.

– Ты бы тоже переоделась, Жень, – сказал он. – Простынешь.

Она опять помотала головой, на этот раз соглашаясь.

Подошла к столу и стала рассматривать какие-то бумаги. Бумаг было довольно много, некоторые написаны по-английски. Английских почему-то больше, чем русских.

…Зачем нужны какие-то глупые, бессмысленные бумаги, если прекрасным вечером волки могут взять и загрызть твоего… друга? Это несправедливо, неправильно, и не помогут никакие бумаги!

Марк увидел, как она стоит возле его стола – плечи ссутулены, спина сгорблена. Даже тонкие пальцы, которыми она трогала стол, выражали отчаяние. Он швырнул в кресло, заваленное каким-то барахлом, полотенце, промахнулся, подошел и обнял ее.

Она сразу заплакала, как будто держалась из последних сил, повернулась, обняла его, стиснула изо всех сил и стала тыкаться в него разгоряченным мокрым лицом.

– Подожди, – уговаривал он, – подожди ты, не реви. Вик сильный, олимпийский пес! Он справится, Женька.