Кто-то из тогдашних остроумцев заметил, что когда какой-нибудь город занимают красные, скоро в нем исчезают все продукты, кроме селедки и черного хлеба, но расцветают все искусства; когда приходят белые – продукты появляются, зато из искусств остается один канкан[17]. Владивосток был исключением из этого правила: в кафе “Балаганчик” собиралась богема, выступали поэты Николай Асеев, Давид Бурлюк, Арсений Несмелов. Пепеляев сам писал стихи, но в то время ему было не до поэзии, да и жил он в шести верстах от города, в казармах на железнодорожной станции Вторая Речка. Через пятнадцать лет в расположенном поблизости от нее пересыльном лагпункте умрет Осип Мандельштам.

Зато, может быть, в “Балаганчике” бывал поручик и поэт Александр Зуйков из Барнаула, публиковавшийся под псевдонимом Алтайский. Во время наступления Пепеляева от Перми на Глазов он служил под его началом и в апреле 1919 года, в корпусной газете “Сибирский стрелок”, напечатал ироническое вроде бы, а на самом деле грустное стихотворение “Весна на фронте”:

Вряд ли за прошедшие с тех пор три года, после разгрома Колчака и бегства на восток, у Зуйкова-Алтайского прибавилось военного энтузиазма, но эмигрантская тоска и надежда, что Пепеляеву удастся сотворить чудо, привели его на вербовочный пункт к Малышеву: из Харбина он приехал во Владивосток, чтобы затем плыть в Якутию.

В казармах на Второй Речке и поставленных рядом с ними палатках размещали будущих бойцов Сибирской добровольческой дружины. Для конспирации она пока что именовалась Милицией Северного края, который можно было толковать и как Сахалин или Камчатку. Среди добровольцев кадровые военные составляли меньшинство, в прошлой жизни это люди мирных занятий – землемер, бухгалтер, губернский чиновник, юрист, в Харбине ставший “сторожем автостоянки”, земские учителя, крестьяне, рабочие ижевских заводов, студенты университета и Технологического института в Томске, Политехнического института во Владивостоке.

Афанасий Соболев разделил их на четыре группы.

Первая – “пошедшие по глубокому убеждению в необходимости бороться за народ и Родину”. Таких “относительно мало”.

Вторая – те, кто “идет с целью вернуться домой”. Они составляют “большинство”.

Третья – авантюристы.

Четвертая – “неудачники, которым деваться было некуда и есть было нечего”.

Во Владивостоке вербовкой занимался капитан Михайловский, однокашник Пепеляева по кадетскому корпусу, в Харбине – Малышев и второй близкий друг “командующего дружиной”, полковник Шнаперман. Ажиотаж подогревался истеричными статьями Сазонова в харбинских и приморских газетах: он уверял, что “вся Сибирь уже восстала” и “добровольцы скоро увидят свои семьи”.

Поначалу думали набрать не более трехсот человек, затем решили довести эту цифру до семисот, на ней, с небольшим перебором, и остановились. Поток желающих не иссякал, но опоздавшим отказывали. В итоге офицеров оказалось триста семьдесят два, чуть больше половины всего отряда, генералов двое – Ракитин и Вишневский.