По официальной версии, я люблю свою работу за то, что она позволяет мне общаться со всякими оригинальными личностями. И в этом есть доля истины. Однако точнее было бы сказать, что мои обязанности подпитывают мою врожденную нескромность. Мне нравится открывать для себя подлинную природу людских обиталищ, иными словами, мерзких трущоб, в которых согласны ютиться человеческие существа.

И в этом моем любопытстве нет ни капли презрения. При взгляде на собственную конуру я понимаю, что мне гордиться нечем. Просто я сознаю, что коснулся постыдной и непустячной тайны, а именно: род людской живет не в лучших условиях, чем крысы. В рекламных роликах и в фильмах мы видим, как расхаживают по своим покоям обитатели роскошных лофтов или кокетливых будуаров. Но, поверьте, за всю свою пятнадцатилетнюю деятельность я ни разу не видел, чтобы кто-нибудь въезжал в подобные райские чертоги.

В тот декабрьский день мне предстояла встреча с новой жилицей дома в квартале Монторгей. В списке указывалась ее профессия – романистка. Во мне проснулся интерес: я не помнил, чтобы мне доводилось общаться с кем-нибудь из писательской братии.

К моему удивлению, я был принят не одной женщиной, а двумя. Первая, явно не вполне нормальная, так и не поднялась с дивана, на котором сидела кучей, и только приветствовала меня каким-то гнусавым возгласом. Вторая, хорошенькая и живая, пригласила войти. Ее изысканные манеры никак не сочетались с убожеством жилья. В их квартире под крышей попросту не было никакого отопления.

– Как же вы тут живете? – спросил я, придя в ужас от ледяного холода, царившего в помещении.

– Да вот, как видите, – ответила она, демонстрируя мне свою одежду и облачение слабоумной на софе.

Обе женщины были закутаны во множество шерстяных свитеров, шалей и пальто, а на головах носили вязаные шапки. В этом «наряде» больная походила на снежного человека, только совсем уж безмозглого. Зато хорошенькая даже в таком виде не утратила природной грации. У меня мелькнула мысль: что если они составляют пару? Но тут полоумная, словно отвечая на мой невысказанный вопрос, начала пускать слюни. Нет, не могут они быть вместе, сказал я себе и почувствовал облегчение.

– И вы терпите такой холод? – спросил я как последний дурак.

– Приходится, у нас нет выбора, – ответила молодая женщина.

Ненормальная выглядела существом без возраста, как большинство ее товарищей по несчастью. Хорошенькой могло быть лет двадцать пять – тридцать. В моем списке значилось имя: «А. Малез».

Что же означало это А – Агата? Анна? Аурелия? Адриенна?

Я не считал себя вправе приставать к ней с расспросами. Вместо этого я осмотрел комнаты и с удивлением констатировал, что вода в туалете не замерзла. В квартире было примерно десять градусов выше нуля. Маловато, конечно, но откуда же это ощущение, что в помещении царит десятиградусный мороз? Я взглянул на потолок, почти целиком застекленный. Изоляция была в жалком состоянии, сверху непрерывно дуло, и этот сквозняк пронизывал до костей. Я мысленно подсчитал, что ремонт обойдется в сотни тысяч евро. Но хуже всего то, что нечего было и думать приступать к работам до начала лета, ведь придется разбирать крышу. Я сказал ей об этом. Она расхохоталась.

– Да у меня не найдется и тысячной доли этой суммы. Мы вложили все свои сбережения в покупку этой квартиры.

«Мы» – похоже, они сестры.

– Но вы могли бы одолжить деньги на ремонт и временно пожить у кого-то из родственников.

– У нас никого нет.

Какое горестное зрелище – две мужественные сироты, по одной из которых явно плакал приют для слабоумных.