И в триумфальном шелесте юбок леди Саммерсет удалилась.

Через час, после ванны, Ровена сидела перед зеркалом, а Сюзи все еще пыталась высушить ее волосы.

– Будь у вас поменьше волос, было бы легче, – пожаловалась она, отделяя прядь, расчесывая и снова вытирая полотенцем.

– Если остричь волосы покороче и отказаться от корсетов, я смогла бы одеваться сама, причем вдвое быстрее, – согласилась Ровена.

– Эти дни не за горами. Помяните мои слова.

Ровена слабо улыбнулась: хотела бы она обладать подобным оптимизмом. Если подумать, то она мечтала ощутить что-нибудь, помимо грусти.

– Ее милость заходили, пока вы были в ванной, и подобрали наряд для визита. Чудесное платье, мисс, вы в нем будете настоящей красавицей. То есть… Я имела в виду, вы и так… – Сюзи со вздохом прикрыла глаза. – Прошу прощения, мисс. Боюсь, для камеристки у меня слишком длинный язык.

Поступок тети настолько поразил Ровену, что смущение Сюзи она пропустила мимо ушей.

– Заходила? И что она выбрала?

Ровена встала из-за туалетного столика.

– Темно-синий костюм для прогулок, мисс.

Сюзи помогла надеть сорочку, камисоль, корсет и нижнюю юбку, а затем принесла шерстяной костюм. Ровена никогда его раньше не видела и чуть не выразила удивление вслух, но вовремя сдержалась. Очевидно, тетя решила сделать ей подарок, причем без лишней суматохи. Безупречного покроя жакет украшала черная тесьма на лацканах и манжетах, и такая же отделка обрамляла подол юбки. Присборенная талия придавала фигуре мягкость и элегантность. Девушка задумчиво провела пальцем по ряду затейливых пуговок из черного дерева. Вызывающая, современного покроя юбка не доставала до земли на целых четыре дюйма. Либо ее шили для кого-то ниже ростом, либо графиня Саммерсет питала тайное пристрастие к последним веяниям моды.

Поскольку Сюзи не имела опыта с прическами, волосами Ровены занялась Гортензия, личная камеристка графини. Заодно француженка поучала молодую горничную. Вызванное дополнительными обязанностями и необходимостью давать уроки обычной посудомойке недовольство Гортензии явственно читалось в поджатых губах.

– Pourquoi dois-je enseigner cette idiote?[1] – бормотала себе под нос камеристка.

– Soyez prudente, je parle bien le franзais[2], – не выдержала Ровена.

Сюзи уставилась на француженку яростным взглядом. Девочка не поняла, о чем идет речь, но тон ей не понравился. Гортензия обиженно замолчала, но без возражений показала, как сделать простой низкий пучок – любимую прическу Ровены. В конце камеристка протянула Сюзи расчески и щетки:

– Не забывай их мыть, когда заканчиваешь причесывать госпожу.

С поверхностным, граничащим с дерзостью реверансом француженка вышла из комнаты.

После ее ухода лицо Сюзи сморщилось от неприязни, но она смолчала. Ровена вспомнила жалобы Вик – по словам сестры, личная горничная леди Саммерсет вела себя с Пруденс особенно грубо – и подавила желание тоже скорчить гримасу.

Для завершения наряда Ровена выбрала круглую голубую шляпку, отделанную кружевом и черными розами, со свисающим над ухом страусовым пером.

Графиня встретила появление племянницы в нижнем зале одобрительным кивком, но ничего не сказала. Элейн, в простом платье для чая, чмокнула кузину в щеку.

– Спасибо, что согласилась поехать вместо меня, – прошептала она. – Удачи.

Ровена улыбнулась в ответ. Она никак не могла привыкнуть, что застенчивая, затюканная пухлая девочка выросла в красивую, жизнерадостную женщину. Должно быть, в швейцарском пансионе для благородных девиц умели творить чудеса. Или же год, проведенный вдали от матери, подарил Элейн возможность расцвести и поверить в себя.