Невозвращенец
1
С земляком в стенах пивного зала
Случаем в беседе я увяз.
Что ему язык вдруг развязало,
А меня растрогал тот рассказ?
Не имею ясного ответа.
Не было тогда и ныне нет.
Может быть, искал я тень без света.
А искать мне следовало свет?
2
«Сам я родом из Электростали,
Знаешь, это около Москвы.
Сорок лет назад его оставил,
А оставив, с прошлым сжег мосты.
Помню тот предзимний день понурый
Со снежком мерцавшим, как металл, —
Как с ракетодрома Байконура,
В неизвестный мир я стартовал.
ТАСС не сообщал тогда, понятно,
Как меня несёт за облака,
Но свою страну без белых пятен
Я увидеть смог издалека.
В проволоке лагерной и вышках,
Начисто лишённой многих книг,
О которых прежде только слышал,
Даже взглядом не касаясь их.
Боже, понял я, в какой же яме
Прозябает мой родной народ —
Нет, не без альбомов Модильяни
И колбас – без прав на кислород.
В капсуле, в полёте раскалённой,
Не пришлось тогда вернуться мне
(Как позднее многим Крикалёвым[1],
Чтоб найти свой дом в иной стране).
Жизнь, как будто, открывал сначала
И, казалось, даже с огоньком,
Но, случалось, так порой качало, —
Всё вокруг летало кувырком!..»
3
Дальше, извините, не припомню,
Где и с кем был он тогда душой.
Слушал я с печалью, только что мне
Было до неё, увы, чужой!..
Будто в зал, реально ж – дальше, мимо
Он смотрел, уже не говоря.
– Повторите нам по кружке пива, —
Попросил официанта я.
Возле ног этюдник чуть поправив,
Он глазами улыбнулся лишь.
За его спиной в оконной раме
В лужах и огнях блестел Париж.
«Который месяц словно те же маски…»
Который месяц словно те же маски,
Не отличишь – твоя или моя,
Но вот уже, пройдя январь, савраски
Нас тащат за пределы февраля,
Где впереди распутица, понятно,
Привычная, увы, из года в год, —
Бескрайних луж мерцающие пятна,
Среди которых вечно ищешь брод.
В такие дни понять бы надо: где мы,
Не сбились ли с пути в узлах дорог?
Нет, не сейчас, ведь врубелевский Демон
Об этом же задумываться мог.
«На антикварных рынках…»
Сестре Татьяне
На антикварных рынках
Встречались мне в бумагах
Военных лет открытки
И письма из Гулага.
Писавшиеся с болью,
Достоинством и честью
Тем, кто ушедших помнил
И тем, кто враз исчезли.
Тут – крепкие объятия,
Там – раненое сердце.
Как гвозди из распятия,
А ныне – для коллекций.
Какими каталогами
Оценишь боли схожие?
Какими эталонами,
Когда – мороз по коже!
Смотрю на те, что собраны
И дорожу которыми, —
В них жизни за засовами —
За штампами конторскими.
Неважно, что помарки
И труден глазу почерк —
Лежат в соседстве с марками,
Которых нет на почтах.
Альбомные страницы
Пронзило их дыхание,
Отсутствуют границы
С тем, что отныне – давнее.
А всё же не минувшее,
Ведь душу жжёт поныне
И лучшее, и худшее,
И то, что между ними.
«О, город мой, давным-давно не я ли…»
Незнакомым россиянам, зачисленным
властью в «иностранные агенты»
О, город мой, давным-давно не я ли
Любил смотреть в рождественские дни,
Как снегирями в мокрый снег ныряли
Твоих автомобилей стоп-огни.
О, город мой, давным-давно не мне ли
На Пресне или у Москвы-реки
Порою сквозняки печально пели.
Твои, а не чужие сквозняки.
О, город мой, мне так давно неведом
Ни свежий воздух твой, ни новый смог,
Но сердцем я к твоим причастен бедам,
А, значит, «инагентом» зваться б мог.
Москва, Россия, мы давно не вместе,
Не жалуясь же, впрочем, на судьбу,
Быть «инагентом» счёл бы делом чести,
Я говорю, имея вас в виду.
«Смотреть вперёд? Да, что же там увидишь!..»
Смотреть вперёд? Да, что же там увидишь! —
Но, может, лучше терпкое винцо
Пить, вспоминая тех, кто, будто, в Китеж
Уехав, не напишет письмецо.
Или, покуда день лениво киснет,
В туман сентябрьский солнце унося,