Он обратился мыслями к Сэнди и их завтрашней встрече. Подумал о немецких танках, которые катят на юг через Пиренеи, и о новой войне в Испании. Интересно, как посольство получило информацию? Вероятно, это имело какое-то отношение к разговорам Хиллгарта и Маэстре. Хуан Марч, нечистый на руку миллионер, финансировал Франко во время Гражданской войны, но при этом мог занимать проанглийскую позицию, как сам Маэстре. Кто такие рыцари Святого Георгия, Гарри не представлял, – вероятно, это был какой-то код. Хор советовал ему забыть об услышанном, но почему и самого посла, и Хиллгарта так явно беспокоило, что Гарри оказался случайным свидетелем этого разговора? Он в недоумении пожал плечами. Что ж, пожалуй, лучше начать мысленно готовиться к выполнению своей главной задачи – к встрече с Сэнди, который умудрялся извлекать выгоду из испанского ада.

Каков он теперь? Гарри стал вспоминать тот странный год в Руквуде, когда они с Сэнди делили учебный кабинет.

Происшествие с пауком на столе у Тейлора стало прологом к очень трудным временам. Все было как-то ненадежно, шатко. Берни перевели в другой кабинет, но они с Гарри сохранили дружеские отношения. Берни и Сэнди терпеть не могли друг друга. Их взаимная неприязнь не была вызвана чем-то определенным, она коренилась у обоих где-то внутри, на уровне инстинктов. Мальчики в школе постоянно соперничали, но вражда этих двоих выражалась не в ссорах и драках, а в холодных взглядах и саркастических замечаниях, отчего казалась еще более гнетущей. И при этом Берни и Сэнди в чем-то были очень похожи. Они оба ненавидели Руквуд, его принципы и систему, что Гарри воспринимал весьма болезненно.

Берни в основном держал свои социалистические взгляды при себе, понимая, что большинство учеников посчитают их не только безвкусными, но и просто непостижимыми. Он по-прежнему хорошо учился, отличался умом (иначе и быть не могло, ведь он получал стипендию на учебу в Руквуде), агрессивно играл в регби, входил в младшую сборную. Но иногда чувства Берни в отношении Руквуда прорывались наружу, и он говорил о них Гарри с холодным, тяжелым презрением.

– Нас готовят стать частью правящего класса, – однажды сказал Берни.

День выдался дождливый, и они втроем сидели в учебном кабинете – Гарри и Берни за столом, Сэнди что-то читал у камина.

– Чтобы верховодить рабочими здесь и местными жителями в колониях.

– Что ж, кто-то должен ими верховодить, – отозвался Гарри. – Я сам подумывал, не подать ли документы в Министерство по делам колоний, когда окончу школу. Мой кузен, вероятно, сможет мне посодействовать.

– О боже! – Берни резко рассмеялся.

– Работа окружного комиссара очень тяжелая. Приятель моего дяди провел в Уганде много лет и был единственным белым человеком на много миль вокруг. Он вернулся с малярией. Некоторые там от нее умирают.

– А другие сколачивают себе состояния, – презрительно заметил Берни. – Послушай себя, Гарри. «Мой кузен, вероятно, сможет мне посодействовать… Приятель моего дяди». Ни у одного из моих знакомых нет ни кузенов, ни дядьев, которые помогли бы им управлять обширными землями в Африке.

– А социалисты справятся лучше? Эти идиоты Макдональд и Сноуден?

– С ними покончено. Они слабаки. Нам нужен социализм другого типа, более мощный, как в России.

Сэнди поднял взгляд.

– Неужели ты думаешь, в России хоть сколь-нибудь лучше, чем здесь? – рассмеялся он. – Вероятно, там что-то вроде Руквуда, только хуже.

– Чем это Руквуд похож на Россию? – нахмурился Гарри.

– Система, построенная на лжи, – пожал плечами Сэнди. – Тебе якобы дают образование, а на самом деле натаскивают, чтобы ты знал то, что нужно им, ровно как русские с их пропагандой. Нам указывают, когда ложиться спать, когда вставать, как говорить, как думать. Люди вроде тебя, Гарри, не возражают, но мы с Пайпером другие.