– Как работа? – спросил он кузена, чтобы нарушить тишину.

Уилл был сотрудником МИДа из отдела Ближнего Востока. Глаза его из-за толстых стекол очков глядели озабоченно.

– Могут быть проблемы в Персии, шах склоняется к Гитлеру. Как прошла твоя встреча? – спросил Уилл с преувеличенной небрежностью.

Несколько дней назад он позвонил Гарри и сказал, что какие-то люди связались с МИДом, поговорили с ним и пообещали связаться с Гарри, но сам не знал, о чем пойдет речь. По тому, как Уилл вел себя сейчас, Гарри догадался, что кузен понимает, кто были «эти люди». Он даже подумал: вдруг Уилл упомянул в своей конторе двоюродного брата, который учился в Руквуде и владеет испанским, а кто-нибудь передал информацию сотрудникам Джебба. Или где-то существует огромная система досье на граждан, с которой сверяются шпионы?

Гарри едва не выпалил, что они хотят отправить его в Мадрид, но вспомнил, что должен молчать.

– Похоже, у них есть для меня работа. Придется поехать за границу. Но дело секретное.

– Неосторожное слово может стоить жизни, – важно проговорила девочка.

– Сиди тихо, Прю, – оборвала ее Мюриэль. – Ешь суп.

Гарри утешительно улыбнулся малышке:

– Ничего опасного. Не как во Франции.

– Вы убили много немцев во Франции? – встрял Ронни.

Мюриэль со звоном положила ложку на тарелку:

– Я говорила тебе не задавать подобных вопросов.

– Нет, Ронни, – сказал Гарри. – А вот они убили много наших солдат.

– Мы ведь отплатим им за это? И за бомбы?

Мюриэль тяжело вздохнула. Уилл повернулся к сыну:

– Ронни, я говорил тебе, что встречался с Риббентропом?

– Вау! Ты видел его? Надо было его убить!

– Мы тогда еще не воевали, Ронни. Он был просто послом Германии. И всегда говорил не то, что надо. Брикендроп[2], так мы называли его.

– Какой он?

– Глупый. Его сын учился в Итоне. Однажды Риббентроп приехал навестить его в школу, остановился во дворе, поднял руку и закричал: «Хайль Гитлер!»

– Фу! – сказал Ронни. – Это не сошло бы ему в Руквуде. Я хочу поехать в Руквуд в следующем году. Вы знали об этом, дядя Гарри?

– Если мы сможем позволить себе плату, Ронни, тогда посмотрим.

– И если Руквуд уцелеет, – вдруг сказала Мюриэль. – Если его не реквизируют и не взорвут.

Гарри с Уиллом уставились на нее. Она вытерла рот платком и встала:

– Пойду принесу стейки. А то они засохнут, пока стоят под грилем. – Она взглянула на мужа. – Чем займемся вечером?

– В убежище не пойдем, если не завоют сирены, – ответил тот.

Мюриэль вышла из комнаты. Прю напряглась. Гарри заметил, как крепко девочка сжала медвежонка, сидевшего у нее на коленях. Уилл вздохнул:

– Когда начались налеты, мы стали спускаться в бомбоубежище после обеда. Но некоторые люди там… ну… они немного простоваты, и Мюриэль их не любит, да и вообще там неуютно. Прю пугается. Мы остаемся дома, пока не подаст голос Воющий Винни. – Он снова вздохнул и посмотрел через французское окно в сад позади дома: сумерки сгущались, переходя в ночь, вставала яркая полная луна. – Это луна бомбардировщиков. Ты иди, если хочешь.

– Ничего, – отозвался Гарри. – Я останусь с вами.

Деревня его дяди располагалась на пути бомбардировщиков от Ла-Манша к Лондону. Сирены часто включались, когда над ней пролетали самолеты, но у немцев была другая цель. Гарри ненавидел кружащийся рев Воющего Винни. Он напоминал ему звук пикирующих бомбардировщиков: когда он впервые приехал домой после Дюнкерка, то скрежетал зубами и сжимал кулаки, так что пальцы белели, пока не прекращался вой сирен.

– Если ночью будет налет, мы встанем и пойдем в убежище, – сказал Уилл. – Оно сразу за дорогой.