– Конечно. Уже десятый час.

Она вошла в лавку. Ее зад, приятно круглившийся под платьем, слегка пружинил при каждом шаге: вверх – вниз. Спереди ее тоже бог не обидел, так что подчеркивать ничего не требовалось. Все было на своем месте. Про таких, как Марджи, Джой Морфи говорит «конфетка» – а может, и мой сын Аллен тоже. Я ее, пожалуй, первый раз видел как следует. Черты лица у нее правильные, нос чуть длинноватый, губы с помощью помады сделаны более пухлыми, чем они есть, особенно нижняя. Волосы выкрашены в красновато-каштановый цвет, какого в природе не бывает, но красивый. Подбородок хрупкий, хоть и с ямочкой, а щеки тугие и скулы очень широкие. Глазами своими Марджи, видно, занималась подолгу. Они у нее были того зелено-серо-голубого цвета, который меняется от освещения. В общем, лицо такое, которое многое может выдержать и выдерживало, не дрогнув, даже грубость, даже пощечину. Марджи метнула взгляд на меня, потом на полки с товаром, потом снова на меня. Вероятно, она приметлива и умеет запоминать примеченное.

– Надеюсь, вы не по такому же делу, как вчера? Она засмеялась.

– Нет, нет. У меня не каждый день бывают коммивояжеры. На этот раз у меня и в самом деле вышел весь кофе.

– Обычная история.

– То есть как?

– Из десяти утренних покупателей девять приходят потому, что у них вышел весь кофе.

– Нет, в самом деле?

– В самом деле. Кстати, за коммивояжера спасибо.

– Это была его идея.

– Но вы ее подсказали. Вам какого кофе?

– Все равно. У меня всегда получается бурда, какой бы я ни заваривала.

– А вы по мерке сыплете?

– Конечно. Но все равно получается бурда. Кофе – не… я хотела сказать – не моя специальность.

– Вы так и сказали. Попробуйте вот эту смесь. Я снял с полки жестяную банку, и когда Марджи потянулась, чтобы взять ее, – одно короткое движение, – каждая часть ее тела ожила, заиграла, заговорила о себе. Вот я – нога. Я – бедро. А лучше всего я – округлый живот. Все это было ново для меня, увидено впервые. Мэри говорит, что у каждой женщины есть свои сигналы, которые она выкидывает, когда ей это нужно. Если так, то Марджи обладает сложной системой сигнализации, в которой участвует все, от острых носков лакированных туфель до каждого локона мягких каштановых волос.

– Ваша хандра как будто прошла?

– Вчера меня в самом деле одолевала хандра. Откуда только это берется?

– Кто знает! Сколько раз со мной бывало так, и без всякой причины!

– Здорово это у вас получилось, с гаданьем.

– Вы не сердитесь?

– Нет. Мне просто интересно, как вы это делаете.

– Но вы же не верите в такие вещи.

– Неважно, верю или не верю. Кое в чем вы попали в самую точку. Насчет некоторых моих мыслей, некоторых поступков.

– Ну, например?

– Например – что настало время для перемен.

– Вы, верно, думаете, что я подтасовала карты?

– Неважно. Если и подтасовали, что вас заставило подтасовать так, а не иначе? Об этом вы не думали?

Она посмотрела мне прямо в глаза, пытливо, внимательно, с подозрением.

– Д-да, – сказала она вполголоса. – То есть я хочу сказать – нет, не думала. Что меня заставило подтасовать так, а не иначе? Выходит, и подтасовка не подтасовка.

В дверь заглянул мистер Бейкер.

– Привет, Марджи, – сказал он. – Итен, вы поразмыслили над моим предложением?

– Поразмыслил, сэр. И хотел бы поговорить с вами.

– Пожалуйста, Итен, когда угодно.

– В будни мне трудновато выбрать время. Вы же знаете, Марулло почти не появляется здесь. А вот завтра вы будете дома?

– После церкви, разумеется, буду. Отличная идея. Приходите часа в четыре, вместе с Мэри. Пока дамы будут обсуждать весенние шляпки, мы с вами уединимся и…