– Как ты можешь говорить такое про собственных детей? Что же ты скажешь обо мне?

– Скажу, что ты подарок судьбы, сокровище, свет моей туманной жизни.

– Ты как пьяный.

– Ну да.

– А вот и нет! Я почуяла бы запах.

– Ты и почуяла, милая.

– Что на тебя нашло?

– А! Сама знаешь. Перемены – чудовищные, как девятибалльный шторм. До тебя докатываются лишь самые удаленные от эпицентра волны.

– Итан, ты меня пугаешь. Правда! Ты стал буен.

– Помнишь мои регалии?

– Медали за военные заслуги?

– Я получил их за буйство – или за буянство. Ни один человек на земле не был менее склонен к убийству, чем я. И тогда они сделали еще один ящик и втиснули меня в него. Время требовало, чтобы я убивал людей, и я убивал.

– Время было военное, ты делал это ради своей страны.

– Время всегда то одно, то другое. До сих пор мне удавалось избегать своего времени. Я был чертовски хорошим солдатом, моя кастрюлька, – смышленым, проворным, безжалостным, – эффективной боевой единицей. Не исключено, что я смогу стать не менее эффективной единицей и в нашем времени.

– Ты пытаешься мне что-то сказать.

– Увы, да. По мне, так это звучит словно оправдание. Надеюсь, мне кажется.

– Займусь-ка я обедом.

– После нещадного завтрака мне до сих пор есть не хочется.

– Ладно, сам найдешь, что поклевать. Ты видел шляпку миссис Бейкер? Наверное, из Нью-Йорка.

– Что она сделала с волосами?

– Тоже заметил? По цвету почти клубника.

– «Свет к просвещению язычников и славу народа Твоего Израэля»[16].

– Почему Марджи вздумалось поехать в Монток в такое неподходящее время года?

– Ей нравится раннее утро у моря.

– Не любит она вставать рано. Я над ней постоянно подшучиваю. И разве не странно, что Марулло принес конфетные яички?

– Думаешь, эти события как-то связаны? Марджи встает рано, а Марулло приносит яички.

– Хватит шутить!

– Я не шучу. В кои-то веки я серьезен. Если открою тебе тайну, никому не расскажешь?

– Ты меня разыгрываешь!

– Нет.

– Тогда обещаю.

– Думаю, Марулло собрался съездить в Италию.

– Откуда ты знаешь? Он тебе сказал?

– Не совсем. Я сообразил. Сообразил.

– Но тогда магазин останется на тебе целиком! Нужно подыскать кого-нибудь в помощь.

– Сам справлюсь.

– Ты и теперь делаешь почти все сам. Нужно найти помощника.

– Помни: это не наверняка, и это тайна!

– Свои обещания я не забываю!

– Зато можешь намекнуть.

– Итан, я не буду.

– Знаешь, ты кто? Милый маленький крольчонок с цветами на голове!

– Перекуси чем найдешь. Я пока приведу себя в порядок.

Мэри ушла, я потянулся в кресле, и в ушах моих прозвенел тайный глас: «Ныне отпуска-а-а-ешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с ми-и-и-ром». И будь я проклят, если я не заснул! Рухнул со скалы во тьму, прямо в гостиной. Редко со мной такое бывает. Я все думал о Дэнни Тейлоре, вот он мне и приснился. Мы не были ни маленькими, ни взрослыми – скорее подростками, – вокруг расстилалось дно высохшего озера, а там фундамент старинного дома и дыра в подвал. Стояло раннее лето, потому что листья и трава были сочными и сгибались под собственным весом; в такой день чувствуешь себя тоже тучным и немного ошалелым. Дэнни скрылся за деревцем можжевельника – прямым и стройным, как колонна. Я услышал его искаженный голос – слова будто доносились из-под воды. И вот я уже с ним рядом, а он тает, и плоть стекает со скелета. Я пытаюсь вернуть все как было, приглаживаю ладонями стекающую массу обратно, как мокрый цемент, когда он теряет форму, но ничего не выходит. Его сущность проскальзывает меж моих пальцев. Говорят, сон длится мгновенье. Этот никак не заканчивался, и чем больше я пытался помочь Дэнни, тем сильнее он таял.