Только Дан Вролик назвал свое имя раньше, чем пришла его очередь. Учитель на это не рассердился. Когда мы кончили называть свои имена и фамилии, дверь открылась.

В класс вошел совершенно незнакомый мальчишка.

Мы все уставились на него. Стало тихо-тихо.

Что ему здесь надо?

– Ты кто такой? – спросил учитель.

Мальчик стоял, прижав к себе портфель. На нем был черный пиджак, какие носят только старики. Темные волосы вились, он был невысокого роста – наверное, ему надо было в один из третьих классов.

– Меня зовут Пит Зван, – сказал мальчик. – Я сегодня первый раз пришел в эту школу.

– Да-да, – сказал учитель, – я слышал о тебе от завуча. Садись на последнюю парту в левом ряду. И запомни: ты опоздал в первый и в последний раз.

Пока Пит Зван садился за пустую парту и как пай-мальчик доставал из портфеля тетрадь, он не обращал на нас внимания, зато мы во все глаза разглядывали его.

– Чижик, – сказал Олли Вилдеман у меня за спиной.

Я радостно закивал: точно-точно.

Олли Вилдеман уже два раза оставался на второй год, его все страшно боятся, потому что он большой и чуть что – дерется.

Однажды в дождливый день в октябре я впервые заговорил с Питом Званом. После уроков он молча стоял между пустых парт в другом классе. Поскольку дверь была открыта, мне его было видно. Заметив меня, он смущенно почесал затылок и усмехнулся. Я понял, что застал его врасплох, и не мог это так оставить. Я подошел к нему суровой походкой.

– Что ты здесь делаешь? – спросил я его. – Это же не твой класс!

– А ты знаешь, – сказал он, – что раньше это был еврейский лицей?

– Нет, – ответил я.

– После войны здание забрали.

– Почему? – спросил я.

– Оно все равно пустовало. А ты ни о чем не знаешь, Томми?

– Папа зовет меня Томас, – сказал я.

Середина февраля. Война закончилась почти два года назад. У папы не было работы, зима выдалась страшно холодная, и все каналы замерзли. Толстый слой снега на льду затвердел и посерел. Я часто падал, и колени у меня покрылись ссадинами с корками.

Вторник. Большая печка в классе раскалилась докрасна, учитель снял пиджак. Он сунул руки в карманы и прислонился к доске, в углу рта торчала сигарета. По мне прямо дрожь пробежала от предчувствия радости – ведь сейчас он будет рассказывать что-нибудь интересное.

Для своего возраста учитель еще сильный и крепкий человек.

Он то и дело проводит по своим седым волосам гребешком, который всегда торчит у него из нагрудного кармашка. Иногда он здорово злится на нас и раздает тогда оплеухи направо и налево. После уроков он висит в спортзале на кольцах или выполняет упражнения на козле – с прямыми, как палки, ногами.

Учитель спросил:

– Кто из вас может рассказать мне что-нибудь о Первой мировой войне?

Пит Зван поднял руку. Он знал все на свете, просто обалдеть!

– Мы тогда сохраняли нейтралитет, – сказал Пит Зван. – Мы не воевали, а немцы тогда тоже потерпели поражение.

– Отвечать можно только после того, как тебя вызовут, – сказал учитель. – Больно ты много знаешь! Смотри, не успеешь оглянуться – и к пятнадцати годам у тебя уже будут усы и вздувшиеся вены.

– Хорошо, я учту ваши слова, учитель, – сказал Пит Зван.

Учитель закрыл глаза.

– Не по душе мне твоя заносчивость, – сказал он.

Мы все посмотрели на Пита Звана. Если учитель сейчас передумает рассказывать нам интересную историю и велит решать задачки, то виноват в этом будет Пит Зван.

– М-да, – сказал учитель, – я тогда служил в армии, был солдатом, лучшее время моей жизни! Все дни в радость, даже если приходилось ползти по грязи.